Продолжение V главы книги «История Елецкого уезда в конце XVI—XVII веков».
Елец и ельчане в 70-90-е годы
В 70-е годы Елец значительно вырос за счет посадского, торгово-ремесленного населения, хотя военная функция еще оставалась значительной. В это время усилилось социальное расслоение, выросло число людей нового типа мышления: предприимчивых и амбициозных. Среди уездного общества усиливается борьба за влияние на власть. В 70-е годы часть елецких дворян получает значительные привилегии. При воеводе Аврааме Ивановиче Свиязеве в 1675 году средний денежный оклад елецких помещиков был повышен с 12 до 17 рублей. В середине столетия он составлял 5—6 рублей. Увеличивались размеры земельных владений, которые в среднем достигали 300 четвертей, тогда как ранее они составляли около 100 четвертей [335].
Елецкие воеводы второй половины XVII века выполняли уже несколько иные обязанности. Оборона от татар постепенно ушла на второй план. Гораздо более важной стала организация сбора податей и выполнение государевых повинностей. Большой проблемой уездной жизни стала борьба с недовольством властью, «воровством» и смутой.
В 1677 году начинается интересное дело о конфликте елецких детей боярских с подьячим елецкой приказной избы Максимом Брежневым [336].
Дело было вот в чем. В 1676 году Нестор Новокшенов взял в долг у Максим Брежнева три рубля. Нестор Новокшенов был мелкий помещик-однодворец. Он обязался выплатить долг, в противном случае согласился стать холопом подьячего. Как полагается, это было оформлено юридически в специальной кабальной грамоте. Миновал год, пора было Новокшенову возвращать долг. Но дела у него шли плохо, и он предложил отдать Брежневу 2 рубля, а рубль вернуть имуществом. Брежнев, проявив мнимое великодушие, согласился взять на рубль несколько хороших пчелиных ульев (Новокшенов разводил пчел). Правда улья тянули на два рубля, но делать было нечего, и Новокшенов согласился на эти условия.
Однако подьячий вовсе не собирался списывать долги и кабальной грамоты не отдал. Он открыто обвинял Новокшенова в долгах и требовал его признать себя холопом. Со своими людьми Брежнев схватил Новокшенова и посадил в подвал на цепи, тем самым поступая с ним как со своим холопом. Оказавшись в каменном подвале, Новокшенов обнаружил, что он далеко не первый закабаленный таким образом холоп подьячего. Вместе с ним таким же обманным путем были захвачены около десяти человек.
Каким-то образом Новокшенову удалось бежать от своего мучителя в Москву. Здесь он отправился прямиком в Разрядный приказ и подал жалобу на бесчинства подьячего. Он назвал имена своих товарищей по несчастию: К. Толдыкин с женой и детьми, Е. Субочев с детьми, А. Шепелев с детьми и солдатская жена. После рассмотрения жалобы дьяк Разрядного приказа послал елецкому воеводе распоряжение, в котором требовал немедленной высылки Брежнева в Москву. Но Брежнев и не думал ехать, поскольку елецкий воевода Опухтин опекал его, получая регулярные подарки и деньги. Ситуация довольно типичная для российской бюрократической системы тех лет. Опухтин затягивал дело. Тогда летом 1679 года в Елец была прислана специальная грамота воеводе, напоминающая о приказе выслать в Москву подьячего Брежнева под конвоем. Но и эту грамоту воевода проигнорировал.
Нестор Новокшенов, вернувшись в Елец, прятался по дворам и окрестным деревням, опасаясь быть схваченным воеводой или подьячим. С нетерпением он ожидал, когда же Брежнева отправят в столицу. Наконец, он не выдержал и написал в Разрядный приказ новую челобитную. В ней говорилось о том, что елецкий воевода А.Ф. Опухтин вовсе не собирается высылать М. Брежнева в Москву, «дружа» с ним. В связи с этим Н. Новокшенов предлагал дьяку послать другую «зазывную грамоту» в Елец, адресованную губному старосте Ивану Клишину. И действительно, в следующей царской грамоте на Елец губному старосте приказывалось выслать Брежнева в Москву без согласования с воеводой. Окончание конфликта неизвестно, но, судя по косвенным данным, справедливость восторжествовала. Брежнев был отстранен, а закабаленные им люди освобождены.
Дело о подьячем Брежневе показывает, что многие ельчане, в том числе и помещики, находились в бедственном положении. Многие беднели, попадали в холопы. «Исхудавшие» ельчане часто выступали за свои права коллективно. Показательно и то, что Новокшенов обращался за помощью к губному старосте, минуя воеводу.
Другим важным событием политической жизни Ельца была реформа местного управления 1679 года. По указу Федора Алексеевича от 27 ноября 1679 года власть на местах полностью переходила воеводам. Другие должности местного управления — губные старосты, сыщики, ямские приказчики, осадные головы и даже присылаемые из Москвы сборщики денег и хлеба — отменялись. Губных старост и других упомянутых должностных лиц нужно было записать, «кто в какую службу пригодитца». Формально повод к отмене был благой: необходимость освободить городских и уездных людей от лишних тягостей в содержании упомянутых должностных лиц. Губные избы во всех городах надлежало сломать. Губное дело передавалось в ведение воевод. Тюремные целовальники по-прежнему выбирались из уездных людей на один год без сбора с населения денег на «подмогу». Содержать аппарат съезжих изб и обеспечивать его всем необходимым для работы предполагалось за счет судебных пошлин и прочих неокладных доходов [337]. Уничтожались сборы с населения на строение, содержание тюрем, на свечи, бумагу, чернила.
Однако указом царевны Софьи от 18 февраля 1684 года на местах восстанавливалась должность губных старост, заведовавших разбойными, «убийственными и татиными» делами. «А воеводам тех дел не ведать», — декларировалось в указе [338]. Возвращение губных старост в города объяснялось начавшимся произволом воевод на местах. Воеводская власть стала огромной и лишилась противовеса. Однако пришедший к власти Петр I вновь передал воеводам всю власть в городе и уезде и отменил губных старост.
До нас дошел наказ 1680 года елецкому воеводе Савве Лукьяновичу Васильчикову, в котором подробным образом описывались обязанности воеводы этого времени. Рассмотрим этот документ подробнее. В своих действиях елецкий воевода подчинялся белгородскому воеводе, поскольку Елец в те годы входил в состав особого военного округа — Белгородского полка.
Одной из главных обязанностей воеводы было противостояние татарским набегам. Васильчикову надлежало держать наготове вестовщиков, и, получив первые сведения о татарах, «немедля ни часу», докладывать в Белгород. Воеводе запрещалось пускать в город всех приезжих с Украины, Дона или Крыма, опасаясь чумы, распространившейся в те годы в этих регионах. Всех приезжавших в город допрашивали и осматривали на заставах при въезде. Если же пришедшие люди имели важные сведения, то их можно было допросить только «через огонь». Показания записывались на листы, которые затем окуривались дымом, переписывались, а потом сжигались. Вокруг города были расставлены патрули и заставы, «чтоб из моровых мест в Елец морового поветрия не нанесло» («моровым поветриям» тогда называли чуму или любую инфекционную болезнь вообще).
Другая обязанность елецкого воеводы — собирать «воинские вести», расспрашивать всех приезжих о военных планах ближайших соседей русского царя: Крымского ханства и Речи Посполитой. Если ельчанам удавалось поймать «языков», то их необходимо было пытать для выяснения, «где ныне турской солтан и крымской хан, и сколько с ними в сборе воинских людей, и куды для войны поход их чаять, и с польским и с литовским королем они в миру ли?».
Воевода Васильчиков должен был всегда докладывать о плененных и погибших ельчанах, не скрывая потерь. Также воевода должен был сообщать о растратах пороха и свинца («зелья») и писать в Москву, для чего они были потрачены. В наказе специально оговаривалось, что входить в «зелейную казну», место хранения боеприпасов, могли только осадный голова и выборные целовальники, причем в лаптях или в поршнях без скоб, «чтобы скобой искру не высекло… А сторонних никаких людей в зелейную казну не пускать».
Важной обязанностью воеводы было беречь город от пожаров. Для этого ему надлежало контролировать использование огня ельчанами, «чтоб на Ельце в летние жаркие дни нихто изб и мылен не топил и поздно с огнем не сидели». Для выпечки хлеба и приготовления еды ельчанам рекомендовалось сделать печи в «полых местах, не близко от хором». Во дворах, в амбарах, на торговых рядах должны были стоять кади с водой и с метлами «до больших снегов».
Ельчане по-прежнему работали на государевой десятинной пашне, выращивая рожь и овес для государственных нужд. Воевода должен был организовывать и контролировать все работы на десятинной пашне.
Если в Ельце появятся желающие ехать на Дон для промыслов, то их нужно было переписать, списки отправить в Москву с челобитными желающих. Ездить на Дон без поручителей запрещалось. Эти меры применялись для того, чтобы служилый человек не остался на Дону с казаками. Ельчане, отправляющиеся на Дон, получали специальные документы от воеводы. В них описывалось их происхождение, статус, занятия и прочая информация. Проехать на Дон можно было только с этими бумагами. Всех, кто пытался пройти на Дон тайно и незаконно, без документов, нужно было арестовывать и докладывать в Москву.
Строго запрещалось (с сылкой на указ еще царя Алексея Михайловича) пускать в Елец для торговли конями, вином и табаком украинских казаков (черкас). Их товар подлежал конфискации и посылался в специальный Малороссийский приказ. Самих жителей Малороссии нужно было без задержки отпускать на родину.
Елецкому воеводе запрещалось принимать на любую службу людей, беглых и пришлых из центральных уездов России. Даже если желающий записаться в службу будет свободен от службы или тягла в других местах, его все равно нужно было отправить обратно и сообщить в Москву. Всякий приезжий в Елец в гости или по торговым делам должен был зарегистрироваться у воеводы.
Таким образом, мы видим, какую роль в Москве придавали Ельцу. И в 80-х годах город продолжал играть важное военно-стратегическое значение, по-прежнему он был городом-крепостью.
В 1682 году была образована Воронежская епархия. До этого Елец входил в состав Рязанской епархии, которая ко второй половине XVII века стала одной из крупнейших как по размеру включённых в ее состав территорий, так и по количеству церквей. Давно назрела необходимость ее разделения. В 1667 году было решено учредить в Рязани митрополию и открыть две новых епископских кафедры в Тамбове и в Воронеже (на части территорий, принадлежавших Рязанской епархии) [339]. Однако рязанские владыки не желали сокращения своей митрополии. Поэтому постановление о новых епархиях оставалось неисполненным. При царе Фёдоре Алексеевиче был вновь поднят вопрос об увеличении числа епархий. На этот раз дело пошло успешнее, и 8 февраля 1682 года вышло постановление об открытии Воронежской и Тамбовской епархий [340].
В указе говорилось, что к кафедральным городам должны присоединяться те города, которые к ним «близко подошли вёрст по пятидесяти и по сту». Первоначально среди таких городов вокруг Воронежа оказались: Елец, Костенск, Орлов, Романов, Усмань, Сокольск, Урыв, Коротояк и Землянск. При образовании епархии во внимание было принято не только географическое расположение городов, но и их административное деление. В 1681 году из «украинных» городов был образован Тамбовский Разряд, в состав которого вошли вышеназванные города и ещё города, вошедшие в состав Тамбовской епархии. Епископом Воронежской епархии был утверждён Митрофан.
[singlepic id=1420 w=620 h=560]После разграничения епархий начались территориальные споры между воронежским и рязанским епископами. Елецкий уезд был самой северной территорией епархии.
Епископ воронежский Митрофан отличался большим благочестием и активно боролся с раскольниками и еретиками. Борьба эта принимала иногда суровый характер. Елец, находившийся долгое время на окраине Рязанской епархии, был благоприятным местом для появления и распространения различных ересей и суеверий. Неслучайно, именно в Ельце появился такой человек как Кузьма Косой. В Воронеже существовал специальный судный духовный приказ, занимавшийся борьбой за благочестие.
Уже в 1682 году епископ Митрофан начинает активную деятельность в Ельце. По некоторым сведениям он тогда же лично прибыл в город. У нас нет точных данных о том, какие конкретно меры применялись в Ельце Митрофаном, но сохранились отрывочные сведения о наказании некоторых ельчан [341]. В 1683 году по распоряжению Митрофана ельчан Иева Мануйлова, Харитона Иванова, вдову Матрену, Тимофея Москвина и черного попа Боголепа надлежало арестовать и, заковав в цепи, отправить в Воронеж. В чем обвинялись они — не понятно, но их ожидало суровое наказание. Ответственными за исполнение распоряжения назначались игумен Троицкого монастыря Иосаф (в других источниках — Иосиф) и церковный староста Козьмодемьянской церкви священник Василий. Оказывать помощь в этом деле должны были все ельчане. Однако выполнить это распоряжение оказалось непросто.
В ноябре в Воронеж был послан, как и полагалось в цепях, только поп Боголеп. Елецкий воевода Денис Иванович Швыковский держал арестованного Мануйлова в съезжей избе и не отдавал его Иосафу. Причиной этого была просьба ельчан к воеводе. Вскоре ельчане просили и Митрофана пожалеть Харитона Мануйлова и вдову Матрену: «покажи свою молитвенную любовь к людям» — писали они святителю, но получили строгий отказ.
Иосаф и Василий не смогли арестовать Мануйлова. Присланных за ним в съезжую избу дьячков он избил и указа Митрофана не послушал. Воевода не вмешивался в это дело и вскоре совсем отпустил Мануйлова.
Другое важное событие духовной жизни Ельца было связанно с образованием женского монастыря на Каменной горе. По преданию в 1682 году епископ Митрофан, будучи в Ельце, благословил создание женской обители, после того как к нему лично обратились набожные ельчанки. Все это время елецкие монахини жили по домам благочестивых ельчан и питались мирским подаянием [342].
В 1683 году последовал указ об открытии женского монастыря Рождества Богородицы. Игуменьей монастыря стала одна из елецких стариц Иулита. Образование нового монастыря на месте скита Троицкого мужского монастыря вызвало негодование у игумена Иосафа. Действительно, практичность этого шага была слабой. Монахинь в Ельце было мало. Но, вероятно, решение о создании женской обители в Ельце было принято Митрофаном в рамках его идеи о повышении благочестия ельчан. 3 августа 1685 года вышел новый указ о передаче женскому монастырю части земель Троицкой обители, правда, размер земель был небольшим, всего 20 четвертей. Взамен мужской монастырь получал пустые земли в другом месте.
Денег новому монастырю, конечно, не хватало. Игуменья Иулита вскоре добилась права сбора денег за перевоз через реку Быструю Сосну возле Ельца и через Дон возле Задонского монастыря. Это было весьма важным делом для существования женского монастыря. Первое время монастырь состоял из двух храмов, 12 келий и ограды. Деньги на монастырь собирались подаянием ельчан. В 1697 году игуменья Иулита скончалась, и ее место заняла Капитолина [343].
В 1682 году в Москве после смерти государя Федора Алексеевича, разразилась смута. В борьбу за власть вмешалась царевна Софья. В итоге она добилась своего. Стрелецкий бунт заставил Боярскую думу выбрать на царство сразу двух царевичей Петра и Ивана, а регентшей при них становилась Софья. Придя к власти, Софья опасалась народных волнений и недовольства. Сделавшие ее правительницей стрельцы долго не могли вернуться к обычной жизни, разжигая пожар новой смуты. К стрелецким мятежам присоединились раскольники, решившие воспользоваться моментом для диспутов о православной вере. В Москве находились и донские казаки, которые накаляли ситуацию разгульным образом жизни и нескрываемой ненавистью к знати. Москва бурлила.
[singlepic id=1399 w=450 h=520]Софья постепенно избавлялась от всей этой «горючей» массы. Зимой 1685 года из Москвы в Воронеж были отправлены в ссылку стрельцы и казаки. Среди них был казак Афанасий Разин, который открыто выступал против бояр. Афанасий Разин — пасынок знаменитого Степана Разина. Он жил на Дону, участвовал в войнах с крымскими татарами. В 1684 году он попал в плен, но был выкуплен и оказался в Москве. Здесь Афанасий участвовал в волнениях, пока не был выслан из Москвы [344].
Афанасий Разин агитировал народ бросить работу и пойти на Дон промышлять разбоем и грабежом. Агитация легкой жизни часто имела успех у населения. В компании с казаками и стрельцами ехал в Воронеж и московский посадский человек Антип Червяков. Жил он в столице в Пятницкой слободе в Ордынской сотне с отцом, который обыкновенно «напився пьян и его Антипку бивал». Один раз, отчаявшись и уйдя из дома, он сошелся с казаками и рассказал им о своей жизни, после чего «по подговору донских казаков» решил поехать с ними в Воронеж. О своем побеге он никому не сказал ни слова. Из Москвы вез его донской казак Прон «на ямской подводной лошади». Никого из казаков он не знал, и речи их о бунте ему не нравились. Это был человек не самого смелого десятка, и уже в пути он решил, что в Воронеже сбежит. В компании из девяти человек с ними ехал сам Афанасий Разин и другие донские казаки.
Дорога проходила через деревню Маслово Елецкого уезда, находившуюся в 12 верстах от города. Здесь через несколько дней после масленицы, в Великий пост, казаки остановились напоить лошадей и отдохнуть у местного жителя Тараса Севрюкова. Казаки стояли на дороге у ворот, когда племянник Тараса Кузьма гнал коров на водопой. Донские казаки были нечастые гости в деревне, и Кузьма Севрюков завязал с ними разговор. Вскоре казаки заметили, что их собеседник пьян, и разговор пошел ещё оживленнее.
Кузьма так понравился казакам своей простотой и энергией, что они стали звать его к себе. «Куда и зачем идти?» — спрашивал он. «Иди с нами на Дон, а как весна придет всем войском пойдем мы с Дону к Москве рубить бояр», — отвечали казаки. Но Севрюков отказывался идти, чтобы не обижать своих новых товарищей он обещал: «Мы всею деревнею помощники вам будем». Эта мысль понравилась казакам. И Севрюков клялся, что его сын Савелий уже отправлен им на Дон к казакам в гребцы и тоже будет участвовать в походе на бояр.
На самом же деле его сын был в Ельце, торговал хлебом. Вернувшись тогда же вечером, он застал отца мирно спавшим на печи. Но разговор в деревне Маслово был внимательно выслушан и взят на заметку Антипом Червяковым. Приехав в Воронеж, он примкнул к ссыльным стрельцам, и, не поладив с ними, был отправлен к воеводе Осипу Нормацкому как подозрительная личность. Желая показать свою преданность, он и рассказал о разговоре в деревне Маслове. Так начался сыск.
Отец и сын Севрюковы были арестованы и допрошены. На допросе Кузьма ссылался на то, что был пьян и говорил «без умыслу, с проста». Его сын Кузьма говорил, что весь день был в Ельце и никогда на Дон не ездил, и мыслей таких не было и «никаких воровских плевелосеятельных слов не говорил». Потом их пытали (били батогами), но ничего нового Севрюковы не сказали.
Вскоре на заседании Боярской думы это дело было рассмотрено и вынесен приговор: «за то их воровство казнить смертию». Царевна Софья приговор смягчила. Она велела заменить казнь ссылкой в далекую Вологду и далее на севере в Холмогоры «на вечное житие» [345].
В 1685 году при воеводе Афанасии Левшине был составлен очередной сметный список Ельца [346]. В Ельце находились губной староста Нефед Силуянович Лазарев, стрелецкий и казачий голова Дмитрий Владимирович Шилов, сотник Кирей Андреевич Щукин, а также 8 подьячих приказной избы, 1 губной полуподьячий, работавший у губного старосты, и 17 площадных дьяков.
По данным сметного списка детей боярских в Ельце было — 1385 человек. Интересна информация по их детям мужского пола и родственникам до 15 лет, общее количество которых составило — 522 человека. Из них одного сына имели 58%, двух — 28%, трех сыновей — 11%, четырех — 1,6%, пятерых — всего 4 человека или 0,76% и шестерых имел всего один помещик, что составило 0,19%.
Согласно сметному списку в городе проживали 133 стрельца, у которых были 105 детей до 15 лет и 5 старше 15 лет; 245 казаков, у которых детей старше 15 лет и родственников было 62 человека, а «в малых летах» — 248 человек; отставных драгунов — 62 человека, детей старше 15 лет — 33, младше — 52; пушкарей — 43, детей старше 15 лет — 55, младше — 73 человека; воротников — 7 человек, детей — 10 человек, «в малых летах» — 20 человек; казенных кузнецов — 8 человек, детей старше 15 лет — 5, младше — 18 человек. Кроме того, в Ельце находился один казенный плотник.
Посадских людей в Ельце в 1685 году находилось — 215 человек, их взрослых детей — 222, младших — 316 человек, ямщиков — 5 человек, у одного был взрослый сын. Таможенный и кружечный голова (возглавлял таможню и кружечный двор, заменивший кабак) — Дорофей Зиновьев, при нем находились: 10 целовальников, 1 дьячок, 3 сторожа гумна. У них было 3 детей до 15 лет и 1 старше.
Итак, документально известно, что в Ельце в 1685 году проживали 2246 лиц мужского пола, их детей и родственников старше 15 лет — 1056 человек, младше — 2131 человек. Всего же, по данным сметного списка 1685 года, в Ельце упоминаются 5433 человека мужского пола. Однако известно, что в своей повседневной жизни дети боярские (1385 человек) проживали в своих поместьях. Учитывая это обстоятельство, число лиц мужского пола, проживавших в городе, составляло 4048 человек. Общее же количество жителей Ельца с учетом женщин, могло достигать более 8000 человек.
В сметном списке указывались и другие сведения. Так, в житницах Ельца находилось 1128 четвертей хлеба, собранного главным образом с десятинной пашни.
Воевода Левшин указал в сметном списке, что город был рублен в дубовом лесу, имеет 12 башен, из них 4 проезжих, размер города — 723 сажени. В городе был тайник с водой, которая по указанию воеводы «затухла», а колодцы «измелели» еще 8 лет назад. Посад окружали земляная насыпь и деревянная стена.
Интересно, что Левшин отметил в своем докладе тот факт, что когда построен город Елец никому неизвестно. Это обстоятельство указывает на то, что вряд ли ельчане праздновали в 1692 году столетний юбилей города. В те годы население было совсем не искушенным в светских праздниках. Признавались только праздники религиозные, обрядовые. Интерес к своей истории у ельчан проснулся только в середине XVIII века.
В 1686 году русская армия во главе с князем Голицыным готовилась идти на турецкую крепость Азов. В этой связи новому елецкому воеводе Еремею Афанасьевичу Пашкову было приказано собрать со всех служилых людей хлеб и «всякие полковые припасы», а также с «пяти дворов по лошади и добрых и молодых с теми и хомуты и с рогожи и с веревки и в подводчики как в поход быть лично» [347]. Ельчане обеспечивали поход на Азов продовольствием. Наиболее опытные ельчане были проводниками по степным дорогам на Азов.
В материалах Приказного стола РГАДА сохранилось интересное дело о споре дворянина Афанасия Дегтярева, занимавшего пост губного старосты, с елецким воеводой Никитой Романовичем Городецким. Данное дело весьма объемно и занимает более 70 листов [348].
Губной староста Дегтярев был родом из мелких помещиков. Он был уже достаточно стар, но добросовестно выполнял свои обязанности. Воевода Городецкий отличался очень вспыльчивым характером, он не терпел никаких возражений. Конфликт между ними назревал давно, нужен был повод.
Повод вскоре представился. В 1689 году Афанасий Дехтярев подал воеводе Никите Романовичу Городецкому челобитную для отправки в Москву. В челобитной излагалась обычная просьба о распределении земли в его пользу от помещиков Акима и Свирида Кузьминых. Воевода отправил документ в Разрядный приказ. Ошибка воеводы состояла в том, что он прислал челобитную «не за рукою и бес поручных записей», т. е. без подписей. В связи с этим из приказа пришло строгое распоряжение: «А по тому де делу по записи за неустойку на Акима да на Свирида Кузьминых довелось доправить 100 рублей». Однако вскоре пришло другое распоряжение: «доправить» 100 рублей на самом воеводе, потому что Кузьминых обнаружить не удалось. В связи с этим предписывалась: «по нашему указу и по уложению исцовы иски велено править на приказных людях, которые дела присылают из городов без поручных записей».
Кому хотелось платить 100 рублей? Городецкий обвинял Дегтярева в том, что он нарочно или по невнимательности допустил ошибку. Спор о том, кому надо платить, должен был решить глава Белгородского разряда боярин Борис Петрович Шереметьев, который послал с особыми полномочиями в Елец сыщика дворянина Родиона Маслова.
Городецкий приветливо встретил сыщика и потребовал арестовать Дегтярева, пока он не отдаст 100 рублей. Однако Маслов, ознакомившись с документами, потом начал допрос свидетелей. Попытка Маслова разобраться в деле вызвала гнев воеводы, который считал, что все и так понятно. Городецкий даже начал жаловаться в Москву на Маслова, дескать он, «изымав людишек, держал на постоялом дворе день и ночь в колодах многое время и бил смертным боем и допрашивал…».
В результате разбирательства сыщик Маслов занял сторону Дегтярева и потребовал от воеводы 100 рублей. Сыщик был так упорен и настойчив, что опешивший воевода отдал деньги. Получив сумму, сыщик отослал ее в Белгород. Однако Городецкий вскоре опомнился и потребовал деньги назад, заявив, что Маслов не уполномочен был вести следствие, так как был прислан не из Москвы, а из Белгорода от Шереметьева. Городецкий стремился отнять деньги у сыщика и, не добившись результата, требовал денег у Дегтярева, который укрывался во дворе у сыщика Маслова, опасаясь гнева воеводы.
Городецкий решил действовать. Он послал для ареста Маслова и Дегтярева елецких стрельцов и казаков с головой Степановым. Однако, засевшие в доме Маслов и Дегтярев заняли оборону и оказали решительный отпор. Маслов стрелял из ружья, никого не убил, но дал понять, что просто так арестовать себя и Дегтярева не даст. Удалось договориться с Масловым только дворянину Перцеву: он забрал Дегтярева и отдал воеводе. Маслов, не отдав воеводе документов по этому делу, покинул город. Заметим, что дворянин А.А. Перцев обладал большим авторитетом в городской и уездной среде. Его отец Ларион Зиновьевич по переписной книге 1678 года был крупным землевладельцем, а дед занимал должность кабацкого головы [349].
Сразу, после того как Маслов покинул город, воевода посадил Дегтярева в тюрьму и потребовал от него денег. Городецкий пытал губного старосту, жег его железом, бил батогами. Сын Афанасия Дегтярева Борис написал в Москву жалобу, в которой ярко описал страдания отца в тюрьме.
Позже присылает челобитную и сам губной староста А. Дегтярев. Из этого документа мы узнаем, что он всегда страдал на своем посту от воеводы: «елецкий воевода Никита Городецкой меня, холопа вашего, нападками своими теснил, и обиды и налоги и разорение мне и крестьянам моим и сынишки моему чинил» [350]. Кроме того, он «чинил обиды» многим другим детям боярским. Ельчане обращались за помощью к боярину Б.П. Шереметьеву, возглавлявшему Белгородский полк.
После челобитной Бориса Дегтярева в Елец был прислан дворянин с целью отвести для разбирательства в Москву Афанасия Дегтярева. Но Городецкий не отдал губного старосту. Тогда в Елец снова был направлен сыщик Родион Маслов. Приехав к воеводе, он потребовал отпустить Дегтярева. Но воевода и слушать о том не хотел. В дело вмешался Борис Петрович Шереметьев, которому надоело посылать своего сыщика в Елец. Шереметьев доложил в Москву о самодурстве Городецкого. Тогда из Москвы в Елец была прислана грамота на имя казачьего головы Степанова. В грамоте Степанову приказывалось арестовать воеводу, посадить его в тюрьму, а затем отправить его с конвоем в Москву.
Степанов не смел и думать о том, чтобы арестовать своего начальника. Ничего не мог поделать с этим и сыщик Маслов, который однако вскоре выяснил, что Дегятерев сидит в тюрьме. Он даже сумел проникнуть к нему. Замученный губной староста представлял собой печальное зрелище: «по осмотру на нем, Афанасии, на спине… во многих местах забагровело и синево», — сообщал Маслов в Москву. Подежурив ночью возле тюрьмы, сыщик обнаружил, что Городецкий каждую ночь приходит пытать старосту, требуя у него 100 рублей. По распоряжению воеводы елецкий тюремный сторож Савва Самоквасов взломал замок и открыл дверь в избе губного старосты, там было похищено 60 рублей. Маслов вернулся в Белгород ни с чем.
В декабре того же 1689 года в Елец из Разрядного приказа прибыл новый сыщик дворянин Василий Подголвешников с грамотой, по которой он должен был доставить А. Дегтярева в Москву. Но воевода не поверил грамоте заявив, что она ложная, и возглавлявший Разрядный приказ боярин Стрешнев про эту грамоту ничего не знает. Городецкий однако согласился отослать А. Дегтярева в Москву со своими людьми. Проявив настойчивость, В. Подголовешников был допущен в тюрьму, где лично видел А. Дегтярева: «и он де окован в цепи и в железах». В Ельце В. Подголовешников решил побыть еще несколько дней, видимо ожидая, что воевода вышлет А. Дегтярева в столицу.
Но Городецкий пошел на хитрость. На пятый день в четвертом часу ночи Дегтярев был выведен из тюрьмы сторожем Самоквасовым и приставами. Вероятно, его вели к воеводе для дальнейших пыток, либо вовсе хотели убрать из Ельца. Но сыщик Подголовешников бдительно следил за всем, что происходит в городе. Он ночью «про ту посылку сведав, сыскал их в Пушкарской слободе», но елецкий сторож Самоквасов, увидев сыщика Подголовешникова, кинулся его бить и вытолкать из слободы.
В начале 1690 года по царскому указу для продолжения разбирательства и ареста воеводы в Елец из Белгорода от Шереметьева был снова прислан сыщик Маслов, который умел уже найти управу на воеводу. Избитый Подголовешников покинул Елец.
Узнав о приезде сыщика Маслова, своего старого знакомого, Городецкий написал в Москву челобитную, в которой, ссылаясь на «ссору большую» с Масловым, просит отложить разбирательство до своего личного прибытия в Москву. Но приехать в Москву воевода обещал только после того, как кончится его срок службы в Ельце, т. е. через год. Просьба воеводы была отклонена, и Маслов прибыл в Елец с твердым намерением закончить это дело не в пользу воеводы.
Тогда Городецкий снова написал челобитную, в которой жаловался на «самовольство» и «корысть» сыщика Маслова. Он, по словам воеводы, занял сразу несколько дворов в городе, «пытает людишек» воеводы и высылает его силой в Москву. Между тем сам Никита Романович в своей челобитной пишет: «А я, холоп ваш, ныне лежу болен присмерти… и за той болезни идти к допросу к Родиону (сыщику Маслову — Д.Л.) невозможно». В конце челобитной воевода решительно просит отстранить Маслова от этого дела.
После постоянных жалоб Городецкого Маслов был вызван в Белгород для консультаций. Вероятно, у елецкого воеводы в Москве нашлись «свои люди». Ему было приказано не допрашивать воеводу, ограничиться только сбором сведений от его людей. Он также должен был проконтролировать, чтобы власть в городе взял казачий и стрелецкий голова Б. Степанов, а воевода доставлен в столицу. Помогать ему назначили елецкого капитана Рябинина.
Маслов приехал в Елец с твердым намерением арестовать воеводу. Но к его приезду уже готовились. По прибытию в город Маслов обнаружил, что все ворота заперты, хотя приехал он «за два часа до вечеру». На этот раз Городецкий велел запереть ворота и не пускать Маслова в город. Его встречал «у ворот в калитке» только капитан Рябинин. Его же на глазах у Маслова «силой ухватили» площадной дьяк и кузнец и отвели к воеводе. Тем не менее, капитан Рябинин и Маслов успели переговорить.
В дальнейшем сыщик Маслов общался с воеводой через людей, так как в город его так и не пустили. Первым делом сыщик потребовал передать власть в городе голове Б. Степанову. На это воевода отвечал, что его в городе нет, и, где он находится, об этом он тоже не знает. Однако Рябинин, перед тем как его увели люди воеводы, успел сообщить сыщику, что Степанов в городе, в доме воеводы. Этим разговор и закончился. Маслов остался жить на окраине Ельца, где-то на посаде и через несколько дней выследил Степанова, но тот всячески избегал встречи, и царский указ ему передать не удалось. «Борис Степанов, у него Никиты (т.е. воеводы Городецкого — Д.Л.), живет в хоромах денно и ночьно», — отписывал в Москву сыщик.
На этом дело обрывается, но ясно, что воевода был смещен со своей должности, а Дегтярев отпущен из тюрьмы.
Ляпин Д.А. История Елецкого уезда в конце XVI—XVII веков. Научно-популярное издание. — Тула: Гриф и К, 2011. — 208 с.
Источник http://vorgol.ru/istoriya-eltsa/istoriya-uezda-16-17-v/vtoraya-polovina-17-veka/
Примечания:
335. См. дело М. Измалкова: ГАВО. Ф.И-29. Оп.131. Д.27. Л.118.
336. Дело излагается по: РГАДА. Ф.210, Приказной стол. Д.515. Л.175—181 об.
337. ПСЗ. Т.2. С.219-220.
338. Там же. С.376.
339. Введенский С.Н. Вопрос о разграничении Воронежской епархии от Рязанской при Святителе Митрофане // Воронежская старина, 1903. Вып.III. С.74.
340. Там же. С.75.
341. ГАВО. Ф.182. Оп.3. Д.554. Л.3-7.
342. Предание, к сожалению, не указывает, откуда взялись эти монахини в Ельце.
343. Геронтий. Историческое описание елецкого Знаменского девичьего монастыря, что на Каменной горе. Елец, 1895. С. 12—14; Жизнеописание девицы Мелании-затворницы. Задонск, 2006. С. 6. Первое описание монастыря: РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Д.137. Л.15—16. Замечу, что Геронтий допускает в своих работах ошибки и неточности, а также использует домысливания в темных для своих исследований местах. К его трудам надо подходить с известной долей критики.
344. Чистякова Е.В., Соловьев В.М. Степан Разин и его соратники. М., 1988. С.76.
345. РГАДА. Ф.210, Приказной стол. Оп.1. Д.936. Здесь рассматривается только часть дела А. Разина, остальные события проходили в Воронеже и прямого отношения к Ельцу не имеют.
346. Там же. Оп. 6-д.. Д.133, Л.206—310.
347. ГАВО. Ф.И-29. Оп.131. Д.27. Л.133.
348. Там же. Д.1191. Л.53-120 об.
349. Там же. Оп.1. Д.8830. Л.109.
350. Там же.
Статья подготовлена по материалам книги Д.А. Ляпина «История Елецкого уезда в конце XVI—XVII веков. Научно-популярное издание», изданной в 2011 году под редакцией Н.А. Тропина. В статье воспроизведены все изображения, использованные автором в его работе. Пунктуация и стиль автора сохранены.
