К 7 апреля 1922 г. из 85 храмов Лебедянского уезда было изъято 21 пуд 14 фунтов 10 золотников серебра, а также 104 золотника золота. При этом из Тамбова в Лебедянь шли секретные шифрованные телеграммы с требованием «произвести дополнительное изъятие всех ценностей из церквей города и монастырей уезда» [71]. Поэтому 19 апреля создана вторая подкомиссия для «скорейшего изъятия» церковных ценностей, но председатель комиссии Кузьмин сразу же заболел, и его пришлось заменить. Срок окончательного изъятия назначен был на 3 мая [72]. После этого 22-25 апреля 1922 г. из храмов Лебедянского уезда было изъято церковных ценностей весом 5 пудов 32 фунта 59 золотников [73]. После того как 25 апреля Лебедянский уисполком получил телеграмму «Закончить изъятие церковных ценностей к 1-му мая» [74], в Лебедяни создаётся третья подкомиссия для окончания изъятия ценностей по городским храмам «в связи с тем, что 1-я комиссия в начале своей работы не совсем полно произвела изъятие по церквям города» [75].
К 10 мая работа Лебедянской уездной комиссии и её подкомиссий была закончена, о чём уком РКП(б) сообщил в губком партии. К этому времени всего изъяли по Лебедянскому уезду серебра 47 пудов 18 с лишним фунтов 1 золотник 40 долей, золота 173 доли [76].
На 15 мая была назначена проверка полноты изъятия, а 1 июня изъятие фактически завершено. Местные власти боялись возмущений и восстаний, как в Москве и Шуе [77], поэтому особого давления на верующих не оказывалось. Общины пытались сохранить утварь, и некоторым удавалось вместо одного комплекта сохранить несколько – они оставляли по одному комплекту не на храм, а на престол или на священника [78].
На 1 июля 1922 г. по Лебедянскому уезду было изъято: серебра – 47 пудов 20 фунтов 83 золотника 40 долей, золота – 5 золотников 77 долей, серебряных монет – 86 руб. 70 коп. [79] По Тамбовской губернии изъято: серебра – 645 пудов 11 золотников 69 долей, золота – 10 фунтов 71 золотник 48 долей, золотых орденов – 2 шт., камней драгоценных – 2 416 шт., камней драгоценных – 31 фунт 9 золотников 12 долей, серебряных монет – 202 руб. 80 коп., медных монет – 28 фунтов 98 золотников, 4 креста, риз жемчужных на подкладке – 2, звёзд с камнями – 2, драгоценный камень неизвестного названия – 1. В эти цифры «не входят добровольные пожертвования и изъятое из закрытых церквей г. Тамбова предыдущей комиссией, образованной по особому заданию до общего изъятия» [80].
Основная часть ценностей была изъята и отправлена в Москву, но грабёж продолжался до января 1923 г. Согласно отчёту за октябрь 1922 г. всего было изъято: золота – 9 золотников 42 доли, серебра – 50 пудов 22 золотника 77 долей, жемчуга – 80 долей, платины – 5 золотников 78 долей, серебряных монет – 102 руб. 15 коп., драгоценных камней – 49 долей [81]. До высылки церковных ценностей в Тамбов ими «была переполнена денежная кладовая» [82].
К сожалению, полные данные об изъятии ценностей в Лебедянском уезде до 1923 г. ввиду отсутствия документов пока остаются неизвестными, поскольку соответствующие документы ещё в 1926 г. в архив так и не были сданы [83]. Но масштабы грабежа можно представить в соответствии со сведениями по всей Тамбовской губернии. Так, тамбовский губком РКП(б), информируя о ходе работы, сообщал, что «на 15 июля 1922 г. по губернии изъято серебра 645 пудов… золота 10 фунтов… камней драгоценных 2 416 штук весом 31 фунт» [84].
Кампания по изъятию церковных ценностей вызвала недовольство среди верующих Лебедянского уезда. Из доклада тамбовских властей в Центральную комиссию помгола в Москву следует, что в Лебедянском уезде «в ночь с 1 на 2 мая обнаружена расклейка контрреволюционных воззваний, направленных против изъятия, под заголовком «Сыны и дочери России», – арестованы попы», подозреваемые в причастности [85]. Возможно, именно с этим было связано введение военного положения в Лебедянском уезде [86].
Несколько человек в Лебедянском уезде было предано суду: священник с. Новое Ракитино Григорий Васильевич Алешковский, обвинявшийся в агитации против изъятия; псаломщик Пётр Сергеевич Чалых и монах Платон Иларионович Трунов из Лебедяни – за укрывательство ценностей; псаломщик с. Екатериновка Василий Семёнович Лукин – за укрывательство ценностей; председатель церковного совета «д. Калинки Лебедянского уезда» Платон Митрофанович Сириков – за агитацию против изъятия; священник с. Кузминка Василий Дмитриевич Голубев – за укрывательство ценностей; священник Николай Иоаннович Несмелов и церковный староста с. Попово Григорий Яковлевич Безлепкин – за укрывательство ценностей [87].
Однако часть священнослужителей приветствовала изъятие. Речь идёт о так называемом «прогрессивном духовенстве» – обновленцах, объединённых в организацию «Живая церковь», сторонниках сотрудничества с новой властью и проведения радикальных церковных реформ, ведших к разрушению традиционных канонов и уклада Русской Православной Церкви.
В январе 1923 г. обновленцы организовали епархиальный съезд тамбовского духовенства, на котором одним из обсуждавшихся вопросов стал сбор «не сданных укрытых ценностей». В итоге был объявлен двухнедельник по сбору серебряной церковной утвари. Затем двухнедельник продлили ещё на две недели. Как следует из документов, священство и общины «…охотно сдавали церковные ценности, не только укрытые от изъятия, но даже ценности, которые были оставлены комиссией как необходимые предметы для богослужения… Всего за январь месяц поступило в УФО ценностей 3 п. 32 ф. 40 долей» [88].
Обновленцы всячески поддерживали новую власть, а власть, в свою очередь, поддерживала «живоцерковников», выступавших против Патриарха Тихона и многих устоев Православия. Таким образом большевики пытались внести раскол в Русскую Православную Церковь и нанести ей смертельный удар изнутри.
Власти Тамбовской губернии активно включились в очередной виток борьбы с Церковью и стали поддерживать робкие ещё пока попытки обновленцев захватить власть в руководстве епархии. При этом секретарь Тамбовского губкома партии в апреле 1922 г. сообщал, «вероятно, мы первые в республике предугадали тактику ЦК о расколе духовной иерархии» [89].
4 июля 1922 г. уком партии постановил: «Поручить проведение нелегальной работы по расколу духовенства т. Яньшину, которому эту работу развернуть и добиться возможно скорее самых положительных результатов» [90].
Летом 1922 г. в Лебедяни образовалась «инициативная церковная группа с прогрессивными тенденциями и направлениями» во главе с протоиереем церкви с. Тележенка Иоанном Тимофеевичем Виноградовым. Именно он активно включился в работу тамбовских обновленцев, добившихся вскоре временного отстранения епископа Зиновия (Дроздова) от управления епархией. После этого в самой Лебедяни успешно прошло создание местной организации «Живой церкви» [91], которая стала захватывать храмы в Лебедяни и уезде. В некоторых сёлах появилось по две конфликтующих общины, между которыми началась борьба за церковные здания. Власть поддерживала обновленческие общины, даже если количество прихожан в них было в несколько раз меньше. Так произошло в с. Черепянь, где 10 сентября 1924 г. начальник милиции отобрал у тихоновской общины ключи от Успенского храма и передал их обновленцам, которых было чуть более двадцати человек [92].
Деятельность ГПУ оказала значительное содействие распространению обновленчества, поскольку его сотрудники своими проверенными методами действенно «убеждали» местное духовенство присоединяться к обновленческому движению. Впоследствии протоиерей Николай Скрижалин сообщал Патриарху Тихону о том, как 14 декабря 1922 г. его 4-й Лебедянский благочиннический округ на собрании духовенства и мирян «под натиском и давлением ВЦУ вынужден был присоединиться к обновленческому движению и признать власть ВЦУ» и что «агенты ВЦУ здесь на местах явно содействием гражданской власти пользуются» [93].
Успехи обновленцев в Лебедянском уезде воплотились и в виде учреждённой в марте 1923 г. и просуществовавшего полтора месяца Лебедянского викариатства Тамбовской епархии, которую возглавлял епископ Димитрий Рождественский [94].
Упомянутый деятель обновленческого движения, скончавшийся в 1926 г. в сане архиепископа Владимирского, родился в 1864 г. в семье дьячка с. Шовское Лебедянского уезда. По окончании Липецкого духовного училища и Тамбовской духовной семинарии он служил псаломщиком и учителем церковно-приходской школы в Тамбовской епархии, с 1889 г. в сане диакона служил в Астраханской епархии, занимался противосектантским миссионерством. Учился в Московской духовной академии, там же преподавал в 1907-1919 гг. Магистр богословия, протоиерей с 1915 г. С 1919 г. служил настоятелем Крестовоздвиженского храма с. Грязновка Лебедянского уезда, откуда в 1922 г. и уклонился в обновленческий раскол [95]. Позднее, после упразднения по неизвестным пока причинам обновленческого викариатства, в Лебедяни было создано Лебедянское викариальное церковное управление, во главе которого в должности председателя встал протоиерей Ново-Казанского собора Пётр Орлов, а секретарём – протоиерей Александр Гроздов [96].
А вот как описывал ситуацию в Лебедянском уезде в докладной на имя Святейшего Патриарха Тихона в июле 1923 г. священник с. Иншаково, Тютчево тож Пётр Алексеевич Шмарин – будущий священномученик Уар, епископ Липецкий: «Обновленческое движение, созданное искусственно, началось в Тамбовской епархии год тому назад выступлением «инициативной группы» духовенства в лице протоиереев Виноградова и Архангельского, священников Несмелова, Бажанова и Голубева и диакона Салтыкова. Началось оно грубым устранением Преосвященного Зиновия, епископа Тамбовского, и захватом епископской власти этой небольшой кучкой «обновленцев». Духовенство епархии долго сопротивлялось и не признавало самозванцев, но грубые насилия, чинимые обновленцами, заставили, наконец, его пойти на компромисс и смириться перед злою необходимостью. В настоящее время вся Тамбовская епархия в руках «живцов», однако настроение духовенства мне хорошо известно, и я смею утверждать, что 99% его состава подчиняется «обновленческому епархиальному начальству» лишь по крайней необходимости, грубо насилуемое, дожидаясь только благоприятного момента, когда оно может открыто порвать свою чисто внешнюю связь с преступной и отступнической организацией… Преосвященный Зиновий вначале вошёл в контакт с обновленцами, но долго с ними не проработал, так как был арестован. Одному священнику, посетившему его в заключении, сказал, чтобы духовенство, верное своему долгу, входило бы в обновленческую группу и своей закономерной деятельностью спасало бы то, что ещё можно спасти. Дальнейший ход событий показал невозможность примирить непримиримое… К сожалению, духовенство в провинции настолько запугано, что при всей своей ненависти к установившемуся крайнему деспотизму и безобразию «живоцерковников» оказывается, однако, совершенно неспособным к активному против них выступлению и свержению ига их… Впрочем, в провинции за последнее время начинает выступать против «обновленцев» верующий народ, который доселе стоял как бы в стороне от совершающихся событий в церковной жизни, так как «обновление» его доселе непосредственно нисколько не касалось… Чем закончится наступившая церковная анархия, предрешать трудно, но, кажется, одно несомненно, что «живоцерковники», так легко завоевавшие себе господствующее положение, при крайне благоприятных для своей беспринципности внешних условиях должны будут и в провинции скоро окончательно сдать свои позиции под стихийным натиском крайне враждебно настроенного по отношению к ним народа…» [97]
По данным на 1 января 1924 г. в Лебедянском уезде соотношение обновленческих приходов к «тихоновским» оценивалось как 64 к 36 [98]. И всё это время духовенство находилось под давлением как обновленческого управления, так и ГПУ, всячески склонявших тихоновцев на свою сторону. И примеров тому множество. Так, священник с. Черепянь Павел Васильевич Бобров шесть раз арестовывался по доносам обновленцев, а начальник Лебедянского ГПУ открыто предлагал о. Павлу принять обновленчество и обещал в таком случае сразу же отпустить его на свободу, но получил решительный отказ. После седьмого ареста о. Павел провёл под следствием десять месяцев в тюрьме и в 1926 г. получил 3 года ссылки в Коми-Зырянскую область».
Однако будущий Владыка липецкий Уар (Шмарин) оказался прав и уже вскоре после первых успехов обновленцев в 1922-1923 гг. по всей епархии наметился спад их активности и рост числа сторонников, как среди духовенства, так и среди верующих [100].
При этом обновленцы, пытаясь противостоять сторонникам Патриарха Тихона, не раз опускались до явного доносительства. Так, 5 июля 1924 г. Пётр Орлов от лица «верующих сёл Ольховца, Кузьминки и Яблонова» написал в уездную милицию заявление о разрешении Липецким административным отделом крестных ходов из Лебедянского Троицкого монастыря: «1) Ввиду того, что монахи Лебедянского Троицкого монастыря эксплуатируют святую икону и пользуются ею как средством для привлечения в «тихоновщину» приходов, не давая её в приходы обновленческие, изъять её из ведения монастыря и поставить её в одну из приходских церквей города Лебедяни, лучше и удобнее всего в новый собор; 2) Из собора же выдавать святую икону для крестных ходов по приходам с разрешения административного отдела Липецкого уика… Впредь же до изъятия иконы Святой Троицы из Лебедянского Троицкого монастыря, по вышеуказанным причинам Лебедянское Викариальное Церковное Управление не считает возможным допустить крестные ходы с участием Святой Троицы из Лебедянского Троицкого монастыря» [101].
Менее чем через год, 6 апреля 1925 г., Орлов от лица приходов вновь просил дать обновленцам икону Святой Троицы для совершения молебнов и крестных ходов по сёлам и при этом откровенно доносил на насельников Троицкого монастыря: «…По церковным канонам монахи не должны выходить из монастыря… монахи нашего монастыря, сопровождая икону Пресвятой Троицы по сёлам бывшего Лебедянского и других уездов, по полугоду и более отсутствуют из монастыря и ночи проводят в обстановке сельских хат, нередко совместно с женским полом… Монахи нашего монастыря образовали из себя «трудовую артель», замаскировывая этим главную свою доходность от молебствий пред иконой Пресвятой Троицы: по сёлам они набирают, помимо денег, очень много хлеба, холста, шерсти и пр., используя религиозное народное невежество исключительно для своего кармана. В текущий сезон молебствий монахи… разбросали по сёлам Лебедянского края анонимные письма о том, что им «высшая власть» запретила носить икону в те приходы, священники которых не «тихоновцы», а обновленцы… За политическую благонадёжность монахов, сопутствующих иконе, викариальное церковное управление ручаться никак не может; об их реакционности свидетельствует уже одно то, что они не хотят подчиниться утверждённому Государственно-Советской властью Священному Синоду…» Далее Орлов потребовал отобрать у монастыря не только чудотворный образ, но и все его списки! [102] 11 июня 1925 г. Орлов сделал очередной донос о неразрешённых официальной властью крестном ходе «тихоновского» духовенства в одном из сёл Лебедянского уезда и собрании монахинь Троекуровского монастыря [103].
В том же 1925 г. обновленцы призвали лебедянское духовенство и верующих объединиться перед епархиальным съездом и предстоящим 1 октября 1925 г. Поместным собором в Москве. 5 августа 1925 г. началась подготовка собрания священников и церковных старост 2-го Лебедянского благочиннического округа, проведённого 10 сентября исполняющим должность благочинного о. Петром Шмариным, будущим епископом Липецким Уаром, который на этом собрании был избран благочинным и сразу же потребовал непременного соблюдения священниками всех церковных канонов. В отношение же последовавшего предложения обновленцев присоединиться к «живоцерковным» структурам собрание дипломатично и в то же время достаточно жёстко постановило: «Духовенство округа оказалось неподготовлено к тому, чтобы должным образом реагировать на предложение обновленцев по вопросу объединения и участия на созываемом ими соборе…», и что это «без благословения на то своего епархиального архиерея… было бы не более как новой, в малом масштабе, церковной авантюрой…» В итоге собравшиеся постановили: «предложение обновленцев отклонить и в детальное рассмотрение и обсуждение намеченных ими вопросов не входить». При этом в постановлении собрания обновленческое духовенство было названо «отпавшими братьями… оставшимися в бывшем Лебедянском уезде в ничтожном меньшинстве», рекомендуя им стать «на путь христианского покаяния» [104].
На собрании 3-го Лебедянского благочиннического округа собравшиеся подчеркнули «…нежелательность тех реформ, которые предлагали провести в церковной жизни обновленцы» и отметили: «…объединение и примирение не может состояться до тех пор, пока не выяснится окончательно, отказались ли эти группы от своих заблуждений». В заключение было сказано о том, что пока нет епископа проведение епархиального съезда бессмысленно [105]. Таким образом, большинство лебедянского духовенства, несмотря на жёсткое давление властей, всё-таки твёрдо придерживалось канонов и традиций Русской Православной Церкви и не шло на сговор с обновленческими раскольниками.
(По данным на октябрь 1926 г. в Тамбовской епархии насчитывалось 32 городских и 753 сельских храма у «тихоновцев», а у обновленцев соответственно 16 и 89. В процентном соотношении это выглядело так: «тихоновских» приходов 87%, обновленческих – 12% [106].
Но советская власть в борьбе с Церковью не полагалась лишь на обновленцев, продолжая наращивать темпы антирелигиозной работы и атеистической пропаганды. В 1923 г. духовенство было лишено избирательных прав, священнослужителям было запрещено занимать выборные должности, часто их попросту не принимали на работу.
Проводились громкие антирелигиозные кампании, куда всячески завлекалась молодёжь – «антипасха», «комсомольское рождество». Так, в 1923 г. на «комсомольское рождество» в Лебедяни под бой барабанов и пение «Интернационала» было сожжено изображение Бога. Повсюду с провокационными целями распространялась листовка губкома комсомола «Подарок от комсомольского рождества для обывательского торжества» [107]. Лебедянский уком партии докладывал: «сжиганием «бога» комсомолом не создано среди духовенства открытого недовольства, и духовенство как будто не замечает… и относились к таковому пассивно» [108]. Часто атеистам не хватало знаний для пропаганды, и они просто хулиганили в храмах, используя в качестве аргумента физическую силу.
При этом сами совработники признавали, что «вопрос о религии, с которым нам тоже приходится сталкиваться и который является серьёзным … члены нашей партии исполняли религиозные обряды… ясно, что такое деяние членов партии недопустимо» [109]. Выступавшая т. А.С. Берзина обвинила лебедянских партийцев в том, что они говорят одно, а делают другое: «в церкви крестят и хоронят своих детей» [110].
Другим способом давления на церковные приходы власти сделали систему налогообложения. С 15 июля 1923 г. на основании циркуляров ГУКХ НКВД от 27 и 30 марта 1923 г. за №98 и №103 Церковь обязывалась платить аренду за землю, на которой находятся церковные постройки. Так, в Лебедяни: «1. За площади земель городской территории под новым собором, Христорождественской и Николаевской церквами по 15 копеек золотом за квадратную сажень и под всеми остальными церквами в городе по 10 копеек золотом с кв. саж.
2. Площади земель уезда: занятые церквами в сёлах на базарных площадях по 10 копеек золотом с кв. саж., за землю в волостных центрах уезда по 7 коп с кв. саж. и за земли в остальных пунктах уезда по 5 копеек с кв. саж. Срок взыскания арендной платы установить с 15 июля с.г.» [111]
Данный налог оказался очень обременителен для приходов, его просили снизить даже городские Покровская, Казанская и Христорождественская церкви, имевшие сравнительно богатые приходы, а также сельские – сёл Каменная Дубна, Куймань, Сергиевское и др. [112]
В общей сложности в качестве налога на землю с храмов в это время было собрано 4 055 руб. золотом. Для тех, кто просрочил платёж, назначалась пеня 25 % за каждый просроченный день. Пеня составила 929 руб. Всего платежей дензнаками в 1923 г. было сдано 260 575 руб. 64 коп. Из 65 церковных общин смогли заплатить аренду только общины 31 храма, часть общин продолжала ходатайствовать об уменьшении суммы, остальных ожидал суд [113].
Особое давление с помощью налогообложения оказывалось на уцелевшие к этому времени и существовавшие неофициально монастыри. Вот что сообщалось в секретном докладе секретарю Лебедянского укома в 1924 г.: «Духовенство притихло. Сезёновскому и Троицкому монастырям нужно было платить налог за здания и прочее, они отказались, мотивируя, что нет средств. ВИК дело передал в народный суд 9 участка. Суд предписал начальнику волмилиции сделать у каждого монаха и монахини опись имущества на предельную сумму, подлежащую выплате. Милицией опись имущества Сезёновского монастыря была сделана и передана в суд, а опись имущества у монахов Троицкого монастыря не производилась, потому что на основании имеющихся документов у монастырского коллектива молящихся о том, что Троицкий монастырь как историческое сооружение находится в ведении Главмузея и монахи, живя в монастыре, являются только сторожами этого здания и от налога освобождаются, руководствуясь чем, суд с них налог и сложил. Не мешало бы этих «сторожей» заменить на лиц, кои находятся на бирже труда по квалификации сторожа» [114]. По другой справке уисполкома 1927 г. следовало, что жизнь в монастырях, несмотря на притеснения, продолжалась: «Все три монастыря числятся как сельскохозяйственные коллективы, имеющие землю. Наблюдается рост численности монашествующих в каждом монастыре. Рост небольшой, 2-3 человека в год почти в каждом монастыре… В Троицком монастыре один монах из демобилизованных красноармейцев» [115].
Церковь переживала трудные времена, и огромную поддержку верующим Лебедянского уезда оказало создание в 1926 г. Липецкой епархии – Тамбовского викариатства, которую возглавил епископ Уар (Шмарин). Архипастырь, в чьё управление входила и территория Лебедянского уезда, прекрасно знал и радости, и горести его жителей. Владыка Уар не раз посещал и саму Лебедянь, монастыри и окрестные сёла, укрепляя в духовенстве, монашествующих и прихожанах веру в Спасителя и надежду на будущее.
Тем временем, после XV съезда ВКП(б), на котором в декабре 1927 г. был поставлен вопрос о необходимости усиления антирелигиозной работы и взят курс на усиление административного и идеологического давления на Церковь, воспринимавшуюся как «контрреволюционная сила», гонения на духовенство и верующих только усилились. Особенно они ужесточились в период коллективизации, когда окончательно были изгнаны из монастырей монашествующие и по всему Лебедянскому уезду стали закрываться храмы. Предлогом для их закрытия часто становилась нехватка хранилищ для колхозного зерна. При этом священнослужителей лишили права пользования землёй!
Например, на заседании Лебедянского райисполкома 5 января 1929 г. по вопросу «лишения земли служителей религиозного культа» было принято решение об изъятии полевой и усадебной земли у нескольких десятков священно- и церковнослужителей по всему Лебедянскому уезду [116].
24 апреля 1929 г. на заседании Лебедянского райкома партии обсуждался вопрос антирелигиозной работы с массами и т. Чепкину было поставлено на вид то, что «антирелигиозная работа в районе почти отсутствует и организованный районный Союз безбожников почти никакой работы не проводит… культурных учреждений в сёлах очень мало; 4 избы-читальни, в то время как в районе имеется 32 церкви и 3 монастыря» [117]. То есть почти две трети храмов к 1929 г. была закрыта, но монастыри хотя и неофициально, но продолжали существовать.
