Продолжение книги «История Елецкого уезда в конце XVI—XVII веков».
Но заблещет заря, и падет произвол,
Воедино сольются усилья,
И раскинет широко державный Орел
Свои гордые, грозные крылья.
Сергей Бехтеев
ГЛАВА ПЕРВАЯ. ВОЗРОЖДЕНИЕ (1591-1604)
Строительство
За рекой Окой во второй половине XVI века русские люди селились с большой опаской. Дело в том, что этот плодородный край был началом огромного Поля [16], под которым подразумевались полустепные и степные пространства, уходящие вдоль берегов Дона к самому Крыму, где находился один из последних осколков Золотой Орды — Крымское ханство. Здесь правили потомки самого Чингисхана — династия Гиреев. Гиреи были мудрыми правителями. Понимая опасность со стороны Москвы, Литвы и Польши — своих исконных врагов, они нашли защиту у огромной державы — Османской империи, признавая свою зависимость от турецких султанов. Очень скоро Стамбул и Крым стали верными союзниками. Совершая набеги на христианские государства Европы, Гиреи оказались грозным орудием в руках султана.
Да и сама жизнь Крымского ханства была построена на грабеже и торговле. С самого детства татары учились ездить верхом и воевать, грабить, угонять скот и ловить пленных. Это умение было самым главным в их жизни. Нередко крупными набегами обрушивался Крым на Москву.
Но куда чаще, с весны до осени, татары организовывали небольшие походы к русским границам. Здесь татарин мог добыть себе богатство и славу, угнав скот, ограбив село или деревню, а если повезет, поймать пленника. Говорили, что татарин, отправляясь на Русь, кроме веревки ничего с собой не брал. Раба можно было продать на рынке Кафы за большие деньги и жить на них долгое время, до тех пор, пока нужда вновь не заставит ехать на Русь. Поколениями крымские татары оттачивали свое умение совершать походы за русские рубежи.
[singlepic id=1397 w=620 h=560]Вот почему люди с опаской селились за Окой.
Крымские ханы утверждали, что грабительские походы на Русь — необходимая, вынужденная мера, поскольку русские должны платить дань им, потомкам Ордынских ханов и самого Чингисхана. А раз русские отказываются платить, то они сами будут огнем и мечом брать эту дань.
В 60-е годы XVI века Россия начала укреплять свои границы на реке Оке: возникают города Крапивна и Венев. В 1566 году в верховьях Дона была построена Епифань. Татары обрушиваются на эти крепости ежегодно, сжигая и разоряя все на своем пути. Но крепости возобновляются. Проходит несколько лет, и возникает еще одна крепость на Дону — Данков (1568). Затем южнее, в самой степи, русские строят Воронеж (1585) и на реке Быстрой Сосне — Ливны (1585).
Много труда и сил пришлось вложить в процесс возвращения Верхнего Дона к Руси. Именно возвращения. Когда-то давно, в XIII—XIV веках, здесь располагались русские княжества, грозными крепостями возвышались на холмах их столицы, а между лесами, на берегах рек и ручьев, лежали многочисленные села и деревни, пасся скот, возделывалась пашня. Даже господство Золотой Орды над Русью не смогло уничтожить здесь жизнь. Напротив, татары, получая большую дань, не грабили русское население, а даже способствовали торговле.
В середине XIV века началось падение Золотой Орды. Ханы менялись один за другим, и набравшая силу Москва отказывалась признавать свою зависимость от татарских правителей. Началась долгая война русских с Ордой, которую возглавили московские князья. Все смелее русские люди объединяли свои силы для создания единого государства и освобождения от татарской зависимости. Однако теряющая власть над Русью, рассыпающаяся на осколки и умирающая Золотая Орда изо всех сил мстила русским. Татарские ханы считали, что если Москва была далеко и взять ее каменные стены внезапным походом трудно, то пусть пограничные русские княжества будут навсегда стерты с лица земли.
И вот обрушивались один за другим татарские удары на эти земли. Даже крупнейший город Юго-востока Руси, Рязань, был заброшен. В XV веке прекращают свое существование многочисленные города, села, деревни [17]. В 1414—1415 годах запустела и Елецкая земля, от города Ельца остались брошенные дома и сожженные стены крепости. Тогда у Москвы не было сил для защиты отдаленных городов, и они стали жертвой войны за независимость и укрепление Русского государства. Но вот в XVI веке настало время вернуть себе этот плодородный край.
Историческое для города Ельца решение о строительстве было принято на заседании Боярской думы в 1591 году в присутствии царя Федора Иоанновича, а также, набиравшего тогда силу боярина Бориса Годунова [18]. Тогда же воеводой нового города был назначен князь Андрей Дмитриевич Звенигородский.
Так началось возрождение Ельца.
В начале зимы 1591 года по первому санному пути из Москвы на юг отправились несколько человек. Перед этими людьми стояла важная задача — основание нового города. Возглавлял процессию опытный князь Андрей Дмитриевич Звенигородский. Вместе с ним ехали городовой мастер («горододелец») Илья Катеринин, представители духовенства, служилые люди для охраны процессии и несколько подьячих для письма и математических расчетов [19].
Вскоре санная процессия миновала Оку и направилась к Данкову. Данков был важным стратегическим пунктом, одной из первых крепостей на границе со степью. Здесь велась патрульная служба, отсюда посылались разведчики в Степь, мчались гонцы в Воронеж. Данковцы ходили на промыслы вниз по Дону и знали реку Сосну. Князь Звенигородский узнал путь к этой реке, и, взяв провожатых, спешно приказал двигаться дальше.
На юг от Данкова тянулись пустые, заброшенные пространства. Трудно было поверить приезжавшим сюда, что когда-то здесь жили люди, бурлила жизнь. До реки Мечи (сегодня — Красивая Меча) путники ехали долго, поскольку нужно было объезжать многочисленные леса, крутые овраги и балки. Ехать зимой было легко, поскольку реки замерзали, и сани легко скользили по льду и снегу.
Кроме того, зимой татарские отряды редко появлялись у русских рубежей. Поэтому начать строительство города нужно было именно в это время года, чтобы к весне успеть построить первые укрепления. Через день путники достигли реки Сосны, а по ней они вышли на небольшую реку Елец, служившую ее притоком. Еще ранее в Москве Звенигородский выяснил, что в устье реки Елец находятся остатки старой елецкой крепости: рвы и вал. Эта река, давшая когда-то городу свое название, стала ориентиром для новых строителей.
Внимательно изучив местность, Звенигородский и Катеринин выбрали место для строительства нового города [20]. Они ориентировались на место расположения старого Ельца, остатки которого еще были видны на участке небольшого мыса, образованного в месте слияния рек Елец и Сосна. У современных ельчан это место известно под названием «Кошкина гора», появившееся, скорее всего, уже в XX веке.
Конечно, одинокие развалины древнего Ельца над рекой производили впечатление на приезжих. Однако задуманный новый город должен был стать гораздо больше старого. Его гарнизон был известен заранее и составлял примерно 1000 человек, и впоследствии его планировалось увеличивать.
Итак, место под город было выбрано на крутом изгибе реки Быстрая Сосна, в месте впадения в нее реки Елец. Этот берег реки отличался возвышенным, обрывистым склоном, представлявшим собой известняковую скалу. Город-крепость являлся как бы естественным продолжением природной возвышенности.
Затем был составлен план города и острога: «под город и под острог место занял» — описывалась работа городового мастера, планировавшего новый Елец [21]. Понятия «город» и «острог» достаточно четко определяются документами. Город — это главное укрепленное место, защищавшее наиболее важные стратегические постройки. Острог — это укрепления, возводившиеся вокруг слобод [22].
При выборе места и системы строительства русские «горододельцы», как правило, пользовались старыми византийскими традициями [23]. В Древней Руси закладка каждого нового города проходила в особой торжественной обстановке. На месте будущего города пели молебен, проводили службу. Священник ходил по кругу на месте будущего города и окроплял это место святой водой, читая молитвы. Особо торжественно освящали места входов в город. Неслучайно в старину на ворота вешали икону или крест, так же как и на дверь дома. При освящении места для города произносилась просьба, обращенная к Богу, о благополучной жизни будущих жителей.
Когда все было сделано, помолившись, санная процессия отбыла обратно в Москву. Добравшись до столицы, Звенигородский и Катеринин узнали, что помощником первого елецкого воеводы князя Звенигородского был назначен Иван Никитич Мясной, выборный тульский дворянин, имевший большой градостроительный опыт. Он с казаками знаменитого Ермака строил в 1586 году город Тюмень в далекой Сибири [24].
Теперь князь Звенигородский и его помощники начали строительство Елецкой крепости. Строить город должны были его первые поселенцы, а также крестьяне с ближайших населенных мест.
Указ о наборе людей на службу в Елец был издан, вероятно, еще летом-осенью 1591 года. В город записывали стрельцов, казаков, пушкарей, а также дворян («детей боярских»). Но сначала были назначены стрелецкие и казацкие головы и сотники, командовавшие группами служилых людей (сотнями) и ответственные за своих подчиненных. Сотники ездили по городам и уездам, записывали желающих на службу в новую крепость. В Елец необходимо было набрать первых жителей: стрельцов — 200 человек, казаков — 600, детей боярских — 200, пушкарей и затинщиков (обслуживающих мелкую артиллерию) — 10 человек. Вначале они приезжали одни, для строительства крепости и своих домов, а потом селились с семьями.
Желающим записаться на службу в Елец обещали жалование: 3 рубля, 6 четвертей ржи и 6 четвертей овса [25]. При этом, в конце XVI века, на данной территории хороший конь стоил 3 рубля, корова 1 рубль, десять овец 3 рубля [26]. Служилым людям разрешалось заниматься торговлей, ремеслами, огородничеством, отходными промыслами.
Сохранившиеся документы о строительстве Ельца позволяют рассмотреть небольшой отрезок из жизни ельчан того времени.
В одной из деревень Тульского уезда в поместье Третьяка Федоровича Карпова проживали несколько крестьянских семей. Они исправно платили оброк, работали на пашне помещика. Карпов редко бывал дома. С юных лет он воевал в числе дворянской конницы в годы Ливонской воны с польскими гусарами, немецкими рыцарями и литовской пехотой, выезжал навстречу татарской коннице, прорывающейся к Москве. Дома хозяйство было на плечах жены, поскольку дети его давно выросли и получили свои поместья. Третьяк Федорович очень дорожил тремя крестьянскими семьями. Крестьяне заботились о его пашне, приносили оброк, помогали по хозяйству.
Его крестьяне вели самую обычную жизнь. Жизнь эта была крайне простой и заключалась в постоянной работе на земле, вырубке леса и уходу за скотиной. Крестьянин редко выезжал в город, любая такая поездка была событием в его жизни. Скучно и однообразно жилось крестьянам в Тульском уезде. Но мало кто из них задумывался над этим. Все равно шансов выбраться из этого положения было мало. Да и не всем хотелось менять свою жизнь. Крестьяне Карпова жили вполне обеспечено. Работа с утра до вечера приносила рано или поздно свой результат.
Вот однажды в деревню приехал служилый человек на красивом коне и с саблей. Это был елецкий казачий сотник Павел Гурьев. Он собрал весь народ в деревне и объявил, что государь Федор Иоаннович повелел строить новый город Елец и заселять его служилыми людьми. Все, кто желает записаться в казаки его сотни, могут сделать это прямо сейчас. Ну а помещикам надлежит отпустить того крестьянина, если у него есть братья или отец, способные полноценно работать вместо них на пашне или давать помещику оброк. Народ загудел, обсуждая новость.
Гурьев, между тем, продолжал: «А записавшимся на государеву службу государь жалует четверть хлеба, 2 рубля денег, землю под огород и избу в новом городе».
Среди собравшихся крестьян нашелся один, который решил променять рутинную жизнь в деревне на военное дело. Это был Емельян Мишин. Мишин являлся старшим сыном в семье. У него был еще нестарый отец и младший брат, которые могли платить такой же оброк помещику Карпову, как и раньше. Мишин записался в казаки и собрался на службу. Зачем крестьянину нужно было менять свое положение и становиться городовым казаком, понять сложно. У Мишина была жена и дети, большое хозяйство. Вероятно, ему было важно сменить свой статус, поменять плуг на саблю, простую и предсказуемую жизнь деревни на «государеву службу».
Гурьев, записав себе нового казака, вручил ему специальную грамоту, освобождающую его от помещика, а также сообщил, что теперь он должен явиться на место строительства будущего города в устье реки Елец к ближайшему Рождеству.
Наш герой пришел в Елец для строительства крепости около 25 декабря 1591 года (на Рождество по старому стилю). Мишин приехал один, без семьи, поскольку жить здесь с семьей было невозможно. Он привез с собой целый воз провизии, инвентарь, одежду. Не все служилые люди смогли прибыть вовремя. Некоторые из них приехали за несколько недель до Пасхи 1592 года [27]. Перед служилыми людьми стояла нелегкая задача: воздвигнуть город на пустом месте в условиях военной опасности.
На специально отведенном месте, выбранном под город, они строили для жилья избы и временные полуземлянки. Первые ельчане были выходцами из региона верхнего и среднего течения реки Оки: Орловского, Новосильского, Пронского, Алексинского, Тульского, Каширского, Соловского, Крапивенского, Епифанского и Волховского уездов. Прибыв на место строительства, служилые люди получали часть от обещанного жалования и становились под начало князя Звенигородского и головы Мясного.
Мишин получил место под избу в районе реки Лучок. Здесь он выкопал себе на первое время в морозной земле полуземлянку, сверху соорудил самый простой сруб, внутри выложил из камней, найденных у реки, небольшой очаг. Так же делали и его соседи. Главные силы стрельцов уходили на постройку крепости, а о своих жилищах думали после.
Одними из первых в строящемся Ельце поселились князь Звенигородский и голова Мясной, который иногда значился по документам как второй воевода. С их именами связанно основание нового Ельца. Остановимся на биографиях этих людей подробнее.
Род князей Звенигородских имеет древнюю историю. Князья Звенигородские ведут свое происхождение от Мстислава Михайловича Карачевского, брат которого, Тит Мстиславич, являлся предком князей Елецких [28]. Дальний предок основателя нового Ельца — князь Иван Звенигородский-Коломенский посылался в 1448 году на Оку с целью оценить татарскую угрозу [29]. До своего появления в Ельце князь Звенигородский принимал участие в строительстве креиости в Смоленске, одной из крупнейших и важнейших в России [30]. Он был ливенским и черниговским воеводой. После воеводства в Ельце Звенигородский был назначен воеводой в Мценск. Осенью того же года он получил приказ преследовать крымцев из Мценска в передовом полку [31]. В июне 1594 года Звенигородский был направлен послом в Персию [32].
Иван Никитович Мясной в 1588—89 годах был выборным тульским дворянином с большим земельным окладом в 500 четвертей [33]. Во время войны со Швецией в 1590 году Мясной посылался в город Зубцов для сбора дворян [34].
Звенигородский и Мясной руководили строительством города, обеспечивали набор на службу, были ответственны за заселение близлежащей территории. Весной 1592 года на помощь служилым людям в Елец были присланы крестьяне соседних уездов для участия в постройке города. Каждый из крестьян получал денежное жалование.
В мае 1592 года огромное войско крымских татар под руководством ханов прошло по верховьям Дона. Татары грабили и разоряли тульские места. Десятки сел и деревень были сожжены. Татары «взяли полону много множество, яко и старые люди не помнят такие войны» [35], затем разрушили крепость Епифань и повернули обратно. Их путь проходил неподалеку от Ельца. Ельчане сидели в осаде и стреляли по татарам из нескольких пушек [36]. Татары спешили покинуть русские земли, увозя с собой богатую добычу, поэтому осады Ельца не произошло. Вскоре русские воеводы из Ливен отправились в погоню за неприятелем [37]. Вероятно, к маю 1592 года центральная часть Ельца («город») уже была в основном построена.
Строительство города проходило в условиях постоянной военной угрозы. По этой причине прикрывать население елецкой крепости были посланы дворянские отряды из Тулы и Рязани, общее число которых составило 150 человек [38]. Они поступили под начальство князя Звенигородского. Под его началом находились елецкие дворяне, которые в это время только начинали свое обустройство на новом месте. Они разместились в особой слободе, недалеко от крепости. После окончания строительства помещики получили земли в округе. Но пока их задача состояла в военном патрулировании и охране города.
Елецкие власти спешили с постройкой города, подгоняемые Посольским приказом, требующим постоянных отчетов о строительстве (именно Посольский приказ отвечал за строительство Ельца). Особенно медленно строительство шло летом 1592 года. В это время стрельцы и казаки были заняты обустройством на новом месте собственных дворов. В августе ельчане начали выезжать за своими семьями и имуществом на прежние места своего жительства. Среди прочих, закончив строительство своей избы, в родную деревню в Тульском уезде отправился и знакомый нам казак сотни Павла Гурьева Емельян Мишин.
Его долго не хотели отпускать Звенигородский и Мясной, Дело в том, что крестьяне относились к своей работе с полным безразличием и толку в них было мало (затем крестьяне и вовсе бежали из Ельца). Строительство теперь шло силами служилых людей. Хотя в нем участвовали присланные в Елец тульские и дедиловские плотники и кузнец Илья Горбун. Звенигородский и Мясной пытались привлекать к строительству дворян, но те категорически противились этому и жаловались в Москву.
Поэтому, выдавая Мишину проездную грамоту, Иван Мясной приговаривал строго: «Ты, Емеля, долго за женой и прожитками своими не езди, соберешь все и поспешай в Елец, город, де, доделывать надо». Мишин обещал вернуться «не мешкая».
Но Мишин не вернулся ни через неделю, ни через две. Не вернулась почти треть уехавших за своими женами казаков и стрельцов. В чем же было дело? Главная проблема была в том, что помещики делали все, чтобы оставить своих бывших крестьян, часто прибегая к самым жестким мерам. Одни из них считали, что крестьяне уходят в Елец незаконно и удерживали их силой, другие отказывались отдать жен и имущество, указывая на то, что крестьянин записался в Елец один, вот пусть один и идет. И те и другие писали жалобы в Москву, красочно описывая свои службы, раны и бедность.
Что же случилось с Емельяном Мишиным?
Итак, Мишин спешил из Ельца в деревню полным гордости и надежд на новую жизнь служилого человека. Но дома ждал его неприятный сюрприз. Помещик Третьяк Карпов, узнав об уходе своего крестьянина, пришел в ярость: как же так, крестьян теперь у него стало меньше, и когда отец Мишина Яков состарится, то оброк уже нужно будет снижать? Да и хозяйству Карпова нанесен существенный урон. Ведь крестьянин не только платил оброк или пахал пашню. Крестьяне помогают своему помещику во всем, а некоторые сопровождают его на войну, записавшись в его боевые холопы. К тому же крестьяне смотрели за хозяйством, имуществом, за скотом. Из трех крестьян у него оставались два.
Что мог поделать Карпов в такой ситуации? Ему пришлось идти на крайние меры. Он пригласил к себе отца Емельяна Мишина, Якова. Когда Яков пришел к своему помещику с грамотой от Гурьева, по которой его сын мог уйти в Елец, Карпов избил его и посадил в сарай на цепи. Он заявил, что пока его сын не вернется, он никуда его не выпустит. Затем он явился к жене Мишина, у которой отобрал все имущество, включая скот, тридцать ульев с пчелами, хлеб, одежду, посуду и все, что было ценного. Некоторые помещики в таких случаях забирали и жен, но Карпов не стал этого делать.
Приехав домой, Мишин побоялся идти к Карпову. Он написал письмо в Елец Ивану Мясному, затем жалобу в Москву на имя государя. Несколько недель Мишин скрывался в своей деревне, пока не приехал к нему его сотник Павел Гурьев. Гурьев сообщил, что государь приказал помещику вернуть имущество стрельца и распоряжение об этом уже направленно в Елец и Тулу. Не дожидаясь пока тульский воевода пришлет своих людей к Карпову, Гурьев лично отправился к помещику. Как ни злился Третьяк Федорович, как ни угрожал расправой и жалобами царю, а пришлось уступить Гурьеву. Мишин с женой отправились в Елец.
В этом случае мы видим незаконные действия помещика. Но и крестьяне часто не соблюдали правила записи на службу. Ведь они не всегда имели возможность найти себе замену для обработки пашни помещика или выплаты оброка. Все это порождало хаос и путаницу. Нелегко приходилось Звенигородскому и Мясному. Охранять город от татар было легче, чем победить упорство и обман крестьян и помещиков, волокиту, бюрократию и организовать набор на службу.
[singlepic id=1410 w=620 h=560]Приближалась осень, и вернувшиеся с семьями стрельцы и казаки хотели обустраивать собственные дома. В начале сентябре 1592 года стрельцы написали челобитную в Москву. Челобитная была написана от имени всех стрельцов Ельца, число которых составляло 200 человек. Стрельцы просили выплатить им за строительство хлеб и деньги в размере оклада. Это было крайне необходимо для обустройства на новом месте. Кроме того, челобитчики просили освободить их от участия в работах по строительству елецкой крепости на время обустройства собственных домов.
Емельян Мишин привез свою жену, детей и имущество в новую избу в начале сентября 1592 года. На следующий день он уже вышел на строительство крепости. Работать приходилось очень много и тяжело. Товарищи его казаки и стрельцы копали ров, строили стены и башни. Им приходилось возить годную для постройки крепости древесину за несколько километров от города. Лошадей было жалко, поскольку за день такой работы лошади могли пасть. Поэтому Мишину и его товарищам приходилось возить деревья волоком. Весь день уходил на постройку крепости, и только вечером, в сумерках, Мишин возвращался домой. Все заботы по дому лежали на плечах жены. Ей приходилось ходить на реку за водой, в лес за дровами, готовить еду, кормить скотину.
Иногда в праздники, когда православному человеку работать было нельзя, стрельцы и казаки, свободные в этот день от службы, собирались компаниями в своих избах. В таких беседах служилые люди обычно рассказывали о своих поездках за женами в места, где они раньше жили.
В конце сентября такая компания собралась в избе Мишина. Здесь, за большим дубовым столом на лавках сидели его соседи. На этот раз все внимание было приковано к рассказу стрельца Логачева. Стрельцов не очень любили в казачьей слободе, но Логачев был товарищем Мишина. Они вместе приехали в Елец в декабре 1591 года, когда служилых людей было еще мало, и первопоселенцы сходились быстро. Логачев рассказывал о том, как поехал он в родной Орел за женой и имуществом. Вернувшись в свою избу, он был схвачен стрельцами и доставлен воеводе Лодыженскому. Орловский воевода встретил его неласково, обвиняя Логачева в том, что тот ушел из Орла без спросу. «Что ж мне спрашиваться? Службу мою в сотне служат брат, да и отец мой в той сотне, не стар еще, а меня в сотню не писали даже, по государеву указу волен уходить на новый город. Там мне и служба». Видя, что Логачев говорит хорошо, Лодыженский не нашел, что ответить ему и велел бросить стрельца в тюрьму.
Действительно, гарнизон Орла был полон. В сотне, где приписан был Логачев, было 100 человек, больше на службу брать не разрешали. В этой сотне служили его отец и брат. Попасть в службу ему можно было только после смерти отца, брата или другого стрельца, у которого не было неслужилых родственников. Можно было годами ждать этого момента, а пока сидеть без жалования и без дела. Логачев торговал, работал на огороде, нанимался с плотниками строить дома в Орле. Но все это было ему в тягость, потому что его делом была служба. Воеводе же было важно в случае потерь от татарского набега быстро пополнить гарнизон за счет таких, как Логачев. Но если все они разойдутся по другим городом, кого брать на замену?
Четыре недели сидел стрелец в тюрьме. Лодыженский предлагал ему остаться в Орле. Логачев отказывался, тогда воевода отобрал у него все имущество и жену велел посадить под стражу. Но нашлись товарищи у Логачева, да и елецкие власти поняли, что случилось что-то неладное. Друзья Логачева в Орле сумели составить жалобу от его имени и отправить Звенигородскому. Но елецкий воевода знал Лодыженского, старого знатного воеводу, уважаемого среди городовых воевод. Звенигородский боялся вступить с ним в конфликт и от этого дело тянул. Наконец, Лодыженский уехал из Орла, а вместо него прибыл новый воевода, Щетинин.
Звенигородский, узнав об этом, отписал в Москву, переслав заодно и челобитную Логачева. Из Москвы в Орел пришло распоряжение, написанное в резких тонах. Новому орловскому воеводе Щетинину приказывалось разобраться в ситуации и вернуть все имущество елецкому стрельцу «немедля», самого стрельца отпустить беспрепятственно в Елец. В конце документа звучала показательная фраза: «И вперед бы голова так не дуровал, нам все города надобны — как Орел, так и Елец!» [39]. Но «дуровал», конечно, не Щетинин, а Лодыженский, и помогал ему в том князь Звенигородский.
Между тем неприятное событие случилось в городе 24 сентября 1592 года. Главный архитектор Ельца, «горододелец» Илья Катеринин, тульские и дедиловские плотники бежали. Дел по строительству было еще много, однако условия службы были слишком тяжелы. Городовой мастер и плотники не получали жалования, хотя Катеринин обращался в Москву с просьбами об этом: «и я, государь, от твоего государева дела изпроелся, изпрозоимствовался и оборвался…» [40]. Уход городового мастера и профессиональных плотников был серьезным уроном для города.
А казаки осенними вечерами продолжали как обычно собираться на улице для беседы. Беседы эти заключались в основном в жалобах на свой быт. С женами и детьми в новых избах жить было куда сложней, чем одним в землянках. Многое ложилось на плечи женщины, пока муж строил город. Трудно было начать хозяйство на новом месте. В лес и поле на охоту отпускали редко, боясь татар, а жалование платили небольшое. Многие в таких беседах задумывали побег обратно в свои края.
И бежали. Бежали группами, с женами и детьми, обратно в свои уезды. Добавлялось хлопот у Звенигородского и Мясного. За беглецами посылались сотники, которые разыскивали их, уговаривали вернуться обратно, грозили тюрьмой, обещали жалование. Лица, укрывавшие беглецов, жестоко наказывались. Обычно беглецы возвращались в брошенные, пустые и холодные избы. Все начиналось сначала.
В сентябре 1592 года в Елец приехали два донских атамана — Михаил Ташлыков и Роман Дробышев. Эти профессиональные воины обратились к князю Звенигородскому и Ивану Мясному с просьбой взять их на службу и поселить в Ельце. В ответ им было предложено написать челобитную в Москву и ждать ответа. Ответ последовал быстро. В Москве решили, что донские казаки смогут значительно улучшить гарнизон Ельца, но только численность их должна составлять 100 человек.
Иван Мясной пригласил атаманов к себе для записи на службу. Когда все необходимые бумаги были написаны, Мясной выделил донским казакам место для строительства своей слободы за рекой Сосной, недалеко от Лутового болота (Лут — тростник). Вначале там поселились 30 казаков с атаманами. После к ним присоединились еще 70 человек. Мясной не случайно поселил донских казаков вдали от основных слобод. Отношение служилых людей к донским казакам было не самым лучшим. Им не доверяли, считали ненадежными, кроме того, профессиональные войны вызывали страх и зависть, поскольку освобождались от налогов. От этого и слобода их называлась Беломестной, так как «обелить» — значило освободить от уплаты податей.
Быстро построив свои избы, атаманы попросили Мясного разрешить им возведение стены вокруг их слободы, «чтобы изгоном не поимали». Слобода лежала на Крымской стороне, и татары могли нагрянуть в любой момент. Иван Мясной с пониманием отнесся к этой просьбе.
Строительство стены было начато, вероятно, в октябре 1392 года. Атаманы Ташлыков и Дробышев постоянно корректировали ход строительства с Мясным. В результате по общему их мнению обнесенная стеною слобода должна была находиться на таком расстоянии, чтоб «ту слободу ис пушек и с затинных [пищалей] и из мелкого ружья очистить можно». В случае если враг во время нападения на Елец решит воспользоваться острогом как опорным пунктом, то из пушек и ружей эту слободу можно легко обстреливать [41].
Постройка острога за рекой Быстрой Сосной закончилась к весне 1593 года. Вскоре число донских казаков достигло 100 человек. Проверка «качества» новых казаков была возложена на Мясного. Приезжающих казаков он «пересматривал всех на лицо» и отбирал «молодцов добрых». Каждому выдавалось жалование в 1 рубль и отводилось место под строительство жилья в Беломестной казачьей слободе. Казаки получили также по четверти овса и ржи.
Судьба одного из донских казаков была особенно интересна. Казак Спицын обратился в Москву с челобитной в начале сентября 1592 года. Он просил разрешения поселиться в Ельце. Спицын бежал из турецкого плена, из Стамбула. В плен он попал под Перекопом в 1585 году в результате сражения казаков с татарами под руководством атамана Ивана Голыньи. Тогда во главе татарского войска стоял лично хан Саип-Гирей. В своей челобитной Спицын писал: «А ходили мы государь на твоего, государева, недруга, на крымского царя. И меня, государь, холопа твоего на той на твоей царской службе ранили за мертва, и яз холоп твой, в полону за тебя государь во Царьграде (Стамбуле — Д-Л.) был семь лет…» [42].
В октябре 1592 года казак Мишин был вызван к Ивану Мясному. Дело было в том, что помещик Карпов успел съездить в Москву и подать жалобу, в которой ссылался на свою службу государю и просил вернуть своего крестьянина. Затем он приехал в Елец, где сообщил Мясному и Звенигородскому о своей жалобе и потребовал вернуть ему Мишина. Но ему отвечали, что без соответствующего распоряжения из Москвы никого не отдадут. Карпов пытался даже найти своего крестьянина, но побоялся идти в казачью слободу. Такие помещики, возмущенные и решительные, каждую неделю появлялись в воеводской избе. Некоторым из них удавалось поймать своих бывших крестьян и увести обратно.
А вскоре из Москвы воеводе Звенигородскому пришло четкое распоряжение: никому казаков не выдавать, поскольку Елец — важный стратегический пункт. Кто будет оборонять город в случае осады? — писал дьяк Посольского приказа Щелкалов, отвечавшего за строительство Ельца. В конце документа дьяк, разгорячившись, писал с упреком: «и ты князь дуруешь, что казаков выдаешь… и ты б казаков берег и за них стоял!» [43].
Мишину повезло. Когда он прибыл в воеводскую избу, Звенигородский уже успел ознакомиться с письмом из Посольского приказа. Воевода сообщил Мишину, что его помещик Карпов был в городе и искал его, но Мишин обязан служить государю, и если Карпов его разыщет, необходимо сразу жаловаться на него воеводе.
В октябре строительство города перешло в завершающую стадию. Были сооружены стены, башни, острог, тайник, возведены другие постройки. В 1592—1593 годах в городе построили первые церкви, без которых невозможно представить облик русского средневекового города. На самом возвышенном участке внутри крепости, примерно в центре ее, в октябре 1592 года уже заканчивалась постройка собора, который был назван Воскресенским. Это было первое и главное церковное сооружение города. Количество служащих собора составляло тогда 6 человек. Возглавлял собор Иван Леонтьев. Рядом с крепостью, на посаде, была построена церковь Успения пречистой Богородицы.
В эти годы в Ельце построили мужской монастырь Троицы Живоначальные и Сергия чудотворца. Монастырь расположился на живописном месте: большом мысе над рекой Сосной. Здесь когда-то располагалась крепость древнего Ельца. В монастыре поселились игумен с братией, всего 7—8 человек.
Постройку церквей и монастыря осуществляли местные жители, а также сами священнослужители. Место под строительство храмов определялось главными строителями, Катерининым и Мясным. Церкви Ельца получали хлеб на первое время, а также земельные участки.
Первые ельчане отличались большой набожностью. Пограничный город держался под ударами татар не только крепостью стен и мужеством жителей, но и верой, духовным единством и моральной стойкостью. Церковь для человека того времени не являлась предметом только архитектуры, подобно тому, как икона не служила только предметом искусства. Искусство тогда являлось, прежде всего, религиозным началом, символом веры. Выражаясь словами Н.В. Гоголя, искусство для русского человека было средством «примирения с жизнью» [44]. В деревянном храме ельчанин видел необходимую часть своего бытия, храм был напоминанием и доказательством того, что кроме этой земной суетной и проходящей жизни, есть и другая жизнь, вечная. И это напоминание помогало жить, терпеть и страдать.
Но вернемся к ельчанам и посмотрим, как разворачивались события в городе в дальнейшем. С середины октября стрелецкий сотник Осип Иванович Каверин был вызван в Москву. Сотня его стрельцов передавалась в ведение казачьему голове Истоме Михнову. Стрельцы, воспользовавшись отсутствием своего непосредственного начальника, стали часто покидать свои посты. Дисциплина упала. Стрельцы ездили в Поле, по лесам и рекам «для добыч». Каверин не оставил списков стрельцов Михнову, и тому было крайне сложно выяснить фамилии отсутствующих. Все это порождало неразбериху.
В таких условиях 26 октября в Ельце случился первый в истории пожар, Ночью загорелся двор стрельца из сотни Каверина Герасима Быкова. Патрульную службу в это время несли стрельцы под руководством пятидесятника Ефрема Говядкова. «Видя что пожар», Говядков не доложил начальству. Пожар был потушен силами жителей стрелецкой слободы, а Ефрем Говядков был наказан — бит батогами.
29 октября стрелец Афанасий Дьяков «испоздал» до закрытия городских ворот и решил перелезть через стену. Поскольку было уже темно, то дежурившие стрельцы под руководством пятидесятника Ивана Дурнева его не заметили. Но вскоре о случившемся узнал городовой приказчик Игнат Горяйнов, который утром доложил об этом голове Мясному. Иван Мясной вызвал казачьего голову Михнова, отвечающего за стрельцов в отсутствие их сотника Каверина. Они вместе «учинили» допрос дежурившим стрельцам. Стрельцов спросили: «почему не уберегли, как стрелец влез на город по стене?», на что те признались: «того не слыхали». Дьяков на допросе рассказывал: «яз, де испоздал, побоявшись проситься в город, да перелез через стену». Дежурившие стрельцы были биты батогами за то, что «стрелец Афонька влез, а они не ведали». Дьяков был посажен в тюрьму, «чтоб впредь неповадно было» [43].
Когда строительство крепости подходило к завершению, а служилые люди отстраивали свои слободы, произошел конфликт между Звенигородским и Мясным. Конфликт начался в ноябре, хотя противостояние, конечно, наметилось еще ранее. «Тяжба» была связанна с распределением функций головы и воеводы. До сих пор мы видели, что Мясной руководил строительством города, раздавал жалование и отводил места под жительство служилым людям. Князь Звенигородский исполнял военную функцию. Мясной отличался большим энтузиазмом. Звенигородский гордился своим древним княжеским родом, и активность Мясного его раздражала.
Конфликт произошел из того, что Мясной написал жалобу на Звенигородского, в которой обвинял князя в том, что он, еще будучи воеводой в Чернигове, воровал государево имущество и хлеб. В Ельце Звенигородский будто бы продолжил заниматься подобного рода делами. Мясной считал, что доверия к Звенигородскому быть не может, и сам командовал всеми служилыми людьми. Это и вывело князя из себя.
Звенигородский целый день сидел в воеводской избе за большим столом на лавке. По углам стояли открытые сундуки с бумагами. Много раз он вынимал и просматривал их, затем смотрел в слюдяное окно. За окном кипела жизнь: служилые люди достраивали город, несли патрульную службу, возили хлеб в житницу. Целый день князь сидел один, и никто не заходил к нему. Иван Мясной распоряжался всем. Он ездил по городу и отдавал команды, а тем, кто отказывался слушать его, объяснял, что Звенигородский у государя в опале за воровство, и слушать надо только его. Затем грозил тюрьмой за непослушание. Звенигородский не знал, что ждать из Москвы, может и вправду там поверят Мясному и вызовут князя для разбирательств, а то и без них все решат и пошлют воеводой на далекий север.
Наконец, Звенигородский вызвал к себе подьячего, сидевшего в сенях, и начал диктовать ему письмо в столицу. В этом письме сказался весь жизненный опыт князя. Он витиевато сообщал о том, что прислан в Елец для службы государю, а вместо этого вынужден бездельничать, поскольку Мясной пишет на него ложные доносы и слушать его ельчанам не разрешает. Заканчивал свое послание Звенигородский очень красочно: «и я сижу в городе, будто в осаде, и не ведаю за какую вину».
Московский дьяк, получивший жалобы воевод из Ельца, конечно, не стал докладывать о них боярам и царю. Не такое это было дело. Ссоры между воеводами были обычным явлением. Но дьяк Андрей Щелкалов понимал, что для пограничного города ничего хорошего в конфликте руководства нет. В своих письмах в Елец от имени царя он унимал обоих. Щелкалов писал Мясному: «И ты Иван дуруешь, что князя Андрея не чтишь, он в городе воевода, а тебе большой товарищ!». Тем самым дьяк давал понять, что никакой вины и опалы на князе нет. Действительно, вскоре Мясной и Звенигородский прекратили взаимные жалобы, и жизнь в городе пошла по-прежнему.
Служилые люди делали крепостные стены и острог весь ноябрь 1592 года. Процесс проходил постепенно, стрельцы, казаки и пушкари «и всякие елецкие жильцы» менялись, участвуя в строительстве по очереди. В начале декабря 1592 года была возведена центральная крепость, вокруг нее вырыт ров, а вокруг слобод частично был возведен острог. Стены вдоль крутого берега реки Быстрой Сосны не успели поставить. Не был также выкопан ров вдоль городской стены. Служилые люди доделывали башни. Из запланированных девяти башен были построены шесть. В своей отписке в Москву Мясной жаловался на то, что плотники ушли из города вслед за городовым мастером Ильей Катерининым. Заменить профессиональных мастеров было трудно. В Ельце, правда, находился тульский кузнец Илья Горбун. Но кузнец этот был совсем скверный. Он работал медленно и плохо, да и замки для ворот сделать не сумел, а выковал только засовы [46].
[singlepic id=1398 w=450 h=500]2 декабря 1592 года в Елец из Москвы привезли царскую грамоту. В документе содержалось распоряжение выдать казакам, стрельцам, затинщикам, воротникам, дворянам и «всяким людям» хлеб из житниц. Каждому служилому человеку полагалось по четверти ржи и по четверти овса (по 64 кг). Общее количество выданного хлеба составило 1880 четвертей ржи и овса (120 832 кг). В елецких житницах осталось 1096 четвертей (70 144 кг).
В начале декабря челобитную в Москву подал елецкий пушкарь Антон Понеев. Этот документ представляется наиболее интересным, поскольку несет информацию об особенностях набора на службу. Когда в Тулу приехали елецкие пятидесятники, Михнов и Вельяминов, набирать пушкарей, желающих записаться практически не нашлось. По царскому указу записываться должны были «прожиточные», т. е. самые богатые служилые люди. Многие богатые пушкари откупились от этой обязанности. Тогда был записан против своей воли А. Понеев. Он с трудом, по бедности, «обустроился» на новом месте, но тяготы службы безжалостно обрушились на него: «живучи на Ельце в конец погибну: наг, бос и пить и есть нечево и… службы служить нечем». В конце челобитной А. Понеев просит вернуть его обратно в Тулу, а вместо него прислать какого-нибудь богатого пушкаря, «что б я, государь… в конец не погиб и меж дворов не пошел…» [47].
Вскоре из Москвы пришло распоряжение вернуть Понеева к месту прежней службы в Тулу, потому что он «человек бедной и на Ельце прожить ему немочно». Царская грамота была прислана и в Тулу, местному голове П. Вельяминову. В ней указывалось заменить Понеева другим пушкарем «лучшим из товарищей» Ермаком Ротовым [48].
В декабре 1592 года казаки на службе и дома без конца рассказывали историю, случившуюся с хорошо известным елецким сотником Осипом Кавериным. История эта ходила по городу из слободы в слободу и обрастала все новыми и новыми подробностями. Так мало происходило интересных событий в жизни ельчан тех лет, что любая драка, грабеж или ругань могли стать предметом долгих обсуждений. Но здесь дело было куда интересней.
Стрелецкий сотник Осип Иванович Каверин был известен всему городу своим жестким характером. Своих стрельцов он держал в большом страхе, ругал и бил за любую провинность. Но стрельцы, даже опасаясь своего сотника, все равно время от времени устраивали пьяные драки, грабили друг друга, уходили из города в степь, пропадали где- то по нескольку дней. Но настойчивый и энергичный Каверин «их унимал, и бивал их не одинажды…». Звенигородский и Мясной любили и ценили Каверина. Знали, что Осип Иванович не подведет в трудную минуту. Учитывая это обстоятельство, его отправили в ноябре 1592 года в Москву.
Несколько особенно часто избиваемых своим начальником стрельцов решил, что пришел шанс для расплаты с сотником. Трое стрельцов задумали похитить имущество Каверина и бежать к себе на родину в Ливенский уезд. Это были Казлитин, Старичинин и Семенов. Мысль о таком дерзком поступке пришла в голову первому из них, поскольку он давно был неравнодушен к жене сотника, которую тоже решил увезти с собой. И вот ночью в конце ноября стрельцы пробрались во двор к Каверину и выбили дверь. Затем они забрали все, что было ценного, и погрузили на сани. Вместе с имуществом увезли и жену Каверина.
Вернувшийся Каверин пришел в ярость. Однако Звенигородский сообщил ему, что ливенский воевода уже отыскал беглецов. Они поселились в доме у брата Казлитина. Каверин просил отпустить его лично с группой людей арестовать стрельцов, на что Звенигородский ответил согласием. Каверин действовал с хитростью. Прибыв в деревню ночью, он отыскал нужный дом и ворвался, выбив дверь в сени. Поднялась паника и шум. Кричала жена Осипа. Казлитин с товарищами кинулись бежать, но Каверин не дал ему уйти, а его помощники поймали Старичинина. Семенов однако бежал, бросив все свои вещи.
Семенов и Казлитин пытались оправдаться тем, что бежали из-за побоев Каверина, но тот объяснял им, что бил их за дело и всегда будет бить их за воровство. В Ельце стрельцов посадили в тюрьму. Жена и имущество Каверина были возвращены владельцу [49].
В конце января 1593 года в Ельце случилось приятное событие: были присланы деньги — жалование служилым людям за строительство города. В связи с выдачей денег Мясной получил распоряжение доделать город полностью силами местного населения. В грамоте обещалось прислать еще денег, но уже после завершения строительства.
Этот документ поставил Ивана Мясного в очень трудное положение. Служилые люди были крайне недовольны своим участием в строительстве. Шли разговоры о привлечении крестьян, об отсутствии лошадей для перевозки бревен из леса. Но не только тяжелые условия останавливали ельчан в строительстве города. Многим городовое дело было «не за обычай», они просто не умели строить необходимые сооружения. Мясной ждал плотников из Тулы, которые уже давно были посланы в Елец.
Тем не менее в феврале 1593 года Иван Мясной докладывал в Москву, что основная работа была выполнена: сооружена и укреплена крепость, поставлен острог, служилые люди построили дворы в своих слободах. Однако оставались еще важные дела: вокруг города не был вырыт ров, не достроен тайник и некоторые башни стены острога. Служилые люди отказывались продолжать строительство, несмотря на угрозы и уговоры Ивана Мясного, которому отвечали: «мы де государева дела делать готовы, а города крыть и тайника делать, и башни дорубать без плотников не умеем». Иван Мясной продолжал настаивать, делая упор на то, что служилые люди получают специальное «государево жалование» за строительство и обязаны подчиняться грамотам из Москвы. На это казак Воробьев говорил Мясному, выражая, видимо, общее настроение: «я тем деньгам не жаден, а лесу мне на кровлю не возить и города не доделывать, а той грамоты я не слушаю».
[singlepic id=1380 w=620 h=560]Вскоре из Ельца сбежал единственный кузнец Илья Горбун. Так и не дождавшись жалования, кузнец решил поискать более доходное место. Бегство единственного кузнеца было тяжелой потерей. Мясной писал по этому поводу: «без кузнецов на Ельце бытии нельзя, у городовых и острожных ворот замков нет, и у пушек и у пищалей что испортиться, сделать некому» [30].
12 февраля голова Иван Мясной и казачий голова Михнов были вызваны в Москву. Их обязанности должен был временно исполнять казачий сотник Александр Хотяинцев. Грамота была адресована лично сотнику. В документе находим следующие указания: «И жил бы еси бережно от огня в городе и остроге… не воровал, не бражничал и жили смирно… да ворота острожные… запирали за час до вечера» [51]. Выбор Хотяинцева в качестве заместителя не мог быть случайным. Учитывались личные качества, лояльность к Москве и исполнительность. Имя Александра Хотяинцева закрепилось за его казачьей слободой, которая и до сих пор называется Александровской. Правда, за прошедшие столетия слобода сменила свое положение и удалилась от первоначального места нахождения, района Рождественской церкви вверх по реке Елец.
Тогда же, 12 февраля, в Елец пришла грамота и голове Мясному [52]. В документе содержалось распоряжение о раздаче ельчанам жалования. После этого Мясной отправился в Москву «не мешкая». С собой он взял делопроизводственные книги. «С великим береженьем» в городе остался Хотяинцев.
Иван Мясной выехал из Москвы обратно в Елец 17 марта. В Москве им остались довольны. Мясной привез деньги для раздачи за строительство. По дороге из Москвы Иван Мясной задержался в Туле, где передал грамоту местному городовому приказчику Селкину. В грамоте было приказано отпустить с Мясным для обучения ельчан трех опытных пушкарей и несколько кузнецов. Также из Тулы посылались колокола и железо.
Весной 1593 года в елецкую крепость из Тулы было послано оружие: «три пищали девятипядных… с ними 200 ядер, да зелья и свинцу на прибавку… да пятьдесят пуд зелья, да пятьдесят пуд свинцу» [53].
Весной 1593 года строительство было завершено. Население Ельца в это время составляло примерно 3 тысячи человек. При этом каждая семья имела свой двор, включавший комплекс построек и небольшой огород, не считая земельных участков за укрепленной территорией.
В документе, датированном 8 марта 1593 года, подчеркивается значение Ельца как пограничной крепости. Боярину князю Федору Дмитриевичу Шестунову было поручено отправить в Елец наряд с боеприпасами и оружием. Решение об этом было принято на заседании Боярской думы. На основании этого документа военный арсенал Ельца после выполнения распоряжения выглядел так: 6 пищалей девятипядных (т.е. 180 см); 4 пищали сороковых; 2 значительные пищали, длина которых не известна и 50 обыкновенных «ручных» пищалей. Кроме того, 128 пудов пороха и 88 пудов свинца, а также 200 ядер [54].
Построенный в 1593 году Елец стал важной крепостью на южных рубежах страны. Строительство города положило начало формированию уезда и хозяйственному освоению края.
Ляпин Д.А. История Елецкого уезда в конце XVI—XVII веков. Научно-популярное издание. — Тула: Гриф и К, 2011. — 208 с.
Источник http://vorgol.ru/istoriya-eltsa/istoriya-uezda-16-17-v/stroitelstvo/
Примечания:
16. Именно «Поля», а не «Дикого поля» как иногда называют эту местность. «Диким полем» в XVI—XVII веках называли любую необрабатываемую землю, определяя тем самым ее качество.
17. Тропин П.А. Южные территории Чернигово-Рязанского порубежья в XII—XV вв. Елец, 2006.
18. Разрядная книга 1475-1605 гг. М., 1989. Т. 3. Ч. 3. С. 36-37.
19. Некоторые документы указывают на участие в основании Ельца и мастера из Владимира, имя которого не упомянуто.
20. Глазьев В.Н., Новосельцев А.В., Тропин Н.А. Российская крепость на южных рубежах. Документы о строительстве Ельца и заселении окрестностей в 1592—1594 гг. Елец, 2001. С. 151. (Далее: Российская крепость…)
21. Российская крепость… С. 15.
22. Там же. С. 126.
23. Алферова Г.В. Русские города XVI—XVII вв. М., 1989. С. 53-56.
24. См.: Миненко Н.А. Тюмень. Летопись четырех столетий. СПб., 2004. С. 42. Благодарю А.В. Новосельцева за предоставленную информацию и указанный факт.
25. Четверть — как мера веса равнялась примерно 4—5 пудам или 64 кг.
26. Анпилогов Г.Н. Новые документы о России конца XVI—начала XVII века. М., 1967. С. 325.
27. Российская крепость… С. 37. Все даты здесь и далее даются по старому стилю.
28. Родословная книга // Временник ЧОИДР. Кн. 9. М., 1851. С. 334.
29. ПСРЛ. Т. 23. СПб., 1910. С. 205.
30. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1998. Т. VII. Кн. 4. С. 278.
31. Там же.
32. Зимин А.А. В канун грозных потрясений. М., 1986. С. 190.
33. Российская крепость… С. 11.
34. Там же. Ч. 1. С. 292.
35. Цитата по: Зимин А.А. Указ. соч.. С. 183.
36. Российская крепость… С. 119.
37. Разрядная книга 1475 — 1605. М., 1989. Т. 3. Ч. 3. С. 38.
38. Российская крепость… С. 62.
39. Там же. С. 30.
40. Там же. С. 3.
41. Там же. С. 124, 126.
42. Там же. С. 42.
43. Там же. С. 46.
44. Гоголь Н.В. Искусство есть примирение с жизнью (Письмо к В.А. Жуковскому) // Гоголь Н.В. Собрание сочинений в 7 томах. Т. 6. М., 2007. С. 325.
45. Там же. С. 156-158.
46. Там же. С. 136-137.
47. Там же. С. 116.
48. Там. же. С. 129.
49. Там же. С. 133.
50. Там же. С. 103.
51. Там же. С. 90-91.
52. Там же. С. 92-93.
53. Там же. С. 61-62.
54. Там же. С. 69.
Статья подготовлена по материалам книги Д.А. Ляпина «История Елецкого уезда в конце XVI—XVII веков. Научно-популярное издание», изданной в 2011 году под редакцией Н.А. Тропина. В статье воспроизведены все изображения, использованные автором в его работе.
