Продолжение V главы книги «История Елецкого уезда в конце XVI—XVII веков».
Войны и всполохи
Бесконечные войны с татарами составляли неотъемлемую часть жизни Ельца XVII века. Срочные меры, принимающиеся во время внезапного татарского набега, назывались в те времена всполохами. Всполохи начинались с объявления воеводой всеобщей мобилизации и все жители уезда и тогда города спешили в крепость. Далее собиралась информация о татарах и посылалась в Москву и соседние города. Но всполохи могли быть и ложными, основанными на слухах. Часто доведенное до паники население при первых слухах о татарах бежало в город или ближайший лес.
Крупные нападения татар происходили в 1621, 1623, 1626, 1627, 1628, 1633 и 1634 годы [293]. Большую опасность для южных уездов представляли также вторжения украинских казаков (черкас) [294]. Русские строили крепости и остроги на путях татарских вторжений. В 1647 году под руководством французского инженера Давида Николя начинается строительство Белгородской черты — целой системы укреплений, состоящей из валов и крепостей. Однако в 1658 году татары и черкасы с северо-западной стороны обошли Белгородскую черту и подвергли разорению Орловский, Ливенский и Елецкий уезды.
Сохранилось описание Ельца и служилого населения от 1651 года, составленное при воеводе Федоре Ивановиче Сомове, который сменил на этом посту Бутурлина. Согласно документу в Ельце находились:
Стрелецкий и казачий голова — 1.
Губной староста — 1.
Сотников — 4.
Детей боярских — 1297.
Поместных казаков и атаманов — 19.
Задонских казаков, которые служат с детьми боярскими — 50.
Беломестных «кормовых» можайских и ярославских казаков — 80.
Стрельцов — 115.
Стрелецких детей, братьев и племянников — 30.
Беломестных казаков, которые служат конную службу со своими пищалями — 350.
Пушкарей — 30.
Затинщиков — 10.
Воротников — 6.
Казенных кузнецов — 5.
Плотник — 1.
Черной слободы тяглецов — 40.
Новой оброчной слободы тяглецов — 15.
Кузнечной слободы тяглецов — 34.
Дворников (холопов — Д.А.), живут у детей боярских во дворах — 27.
Троицкого монастыря бобылей — 26.
Церковных бобылей — 32.
Бывших задонских казаков, а теперь ельчан — 3.
Всего — 2192 человека.
В арсенале Ельца имелось: 20 различных пищалей, более 2000 железных ядер, 100 каменных, 7800 «рогулек» и репьев железных (оружие против татарской конницы), в бочках пороха для ручных пищалей 383 пуда, отдельно хранился порох для мушкетов — 108 пудов, свинца — 722 пуда, медных пулек — 122 пуда.
Хлебных запасов в елецких житницах было 1348 четвертей в московскую меру, кроме того, было куплено 24 четверти ржи, 19 четвертей муки, 3 четверти овсяных круп, 16 четвертей соли и 15 четвертей толокна [295].
Напомним, что Елецкий уезд располагался на южной окраине государства и был одним из самых больших в своем регионе. Велика была численность служилого населения города: детей боярских, стрельцов, казаков и пушкарей, которая составила более 2000 человек. В 1658 году был образован Белгородский полк, объединивший служилое население Юга. С этого момента в Ельце появляются драгуны, рейтары и солдаты, которые входили в полки нового строя. Они набирались из различных социальных групп: стрельцов, казаков, детей боярских, посадских людей. Драгуны и рейтары продолжали жить в городе. Солдаты проживали в уезде в отдельных населенных пунктах.
По данным на 1659 год в Ельце проживали более 2210 человек мужского пола [296]. Население города делилось на посадское (торгово-ремесленное) и служилое.
Город был обнесен стеной из дубовых бревен. Вокруг города располагался ров и вал. В центре города была расположена крепость, находившаяся на возвышенности и обнесенная также стеной. По периметру стен крепости располагалось 12 башен. Четыре проезжих и восемь глухих. Стены разделялись между башнями и назывались пряслами. Эти расстояния имели различную длину в зависимости от места. По пряслам располагались окна и бои, узкие отверстия, откуда стреляли из пушек и пищалей. Изнутри по стенам стояли лестницы, от одной башни к другой. Башни, идущие вдоль стен и возвышающиеся над ними, имели чаще всего четырехугольную форму. Высота башен была различна и равнялась примерно 7—10 метрам. Башни разделялись на ярусы, которых обычно было три. В каждом ярусе устраивались бои. В нижнем ярусе стреляли из пушек, а в верхнем — из пищалей. Число проезжих башен зависало от размеров города. Ворота в башнях были толстые и широкие, и, следовательно, проезжие башни были значительно массивнее остальных. В воротах делали боевые окна, как в пряслах. Над воротами часто вешали икону. Ворота запирались огромными замками на ночь, за час до наступления темноты, когда с самых высоких башен уже нельзя было разобрать отдаленные от города места. В случае опасности, вестовой колокол собирал жителей, предупреждая об опасности.
Городовые и крепостные стены окаймлялись рвами. В них забивали сваи, либо железные прутья. От рвов в наружную сторону стояли надолбы — столбы из толстых дубовых бревен в два-три ряда. Надолбы образовывали извилистые коридоры и весьма затрудняли противнику путь к стенам города. Кроме надолб в Ельце были поставлены другие укрепления — тарасы. Тарасы состояли из продольных и поперченных бревен, они лежали в два ряда и покрывались сверху дранью [297].
В крепости находились различные казенные здания. Это приказная изба, где сосредотачивалось управление города и уездом. Вблизи приказной избы находился воеводский двор. Затем следовали дворы священнослужителей соборной Воскресенской церкви. Ближе к реке размещался погреб для хранения пороха (зелья), пушечный амбар с боеприпасами к пушкам. В крепости находилась государева житница, откуда раздавалось служилым людям хлебное жалование. Была и тюрьма: деревянное здание, врытое в землю и огороженное тыном. Находились тут и дворы некоторых частных лиц. В крепости также располагался тайник, выходящий к реке.
[singlepic id=1399 w=450 h=500]Воевода следил за арсеналом крепости. По описанию 1678 года в Ельце находились 22 пищали. Две из них большие [298]. Сохранилось описание пищалей, изготовленных в Москве. Одна была отлита в 1635 году мастером Богданом, ее длина — 4 аршина с вершком (290 см). Вторая пищаль 1625 года мастера Кондратия Михайлова «мерою два аршина трех вершков», т. е. 150 см [299]. К каждой пищали прилагались железные ядра числом не менее 100 штук. В городе также хранились боеприпасы к огнестрельному оружию: карабинам, ружьям, легким пищалям. В арсенале крепости находились ломы, колы и кирки, знамена, барабаны, топоры, бердыши, копья. Стратегический статус имел вестовой колокол весом в 14 пудов (224 кг).
После начала строительства Белгородской черты в 1647 году набеги татар участились. В октябре 1652 года в Елец новому воеводе Андрею Ивановичу Борецкому была прислана грамота из Москвы [300]. В ней звучало предостережение: «Ведомо Нам учинились подлинно, что Крымский царь с крымскими и ногайскими людьми хочет нынешней осенью, по первому зимнему пути, приходить на Наши Украины, и как к тебе ся наша грамота придет, и ты б на Ельце жил, с великим береженьем…».
В грамоте давались указания о действиях ельчан во время прихода татар. Воевода строго распределял обязанности служилого населения на период военного положения. Служилые люди делились на группы и отвечали за оборону конкретного участка города. В состоянии полной боевой готовности должны находиться вестовщики, посылаемые в другие города с вестью о нападении татар на Елец. В Поле высылались разведывательные отряды с целью предупреждения внезапности набега, они также собирали информацию о численности и передвижении татар: «чтобы воинские люди к Ельцу безвестно не пришли и дурна никакого не учинили».
Большая ответственность в осадное время лежала на детях боярских. Они заранее готовились к приходу татар: чистили оружие, кормили лошадей. Кроме того, дети боярские вооружали своих крестьян, «чтоб в татарский приход никакой человек без оружья не был». Помещики и крестьяне свозили свои семьи и имущество в крепость. Как только приходили вести о том, что татары были замечены в степи, крестьяне и помещики уезда «с женами и детьми бежали в город тот же час, чтоб их татары не побили и в полон не поимали».
В царской грамоте, адресованной елецкому воеводе, приведен пример вторжения татар в Курский и Рыльский уезды в 1648 году. Предупрежденные заранее о нападении жители уездов не проявили должной бдительности. В грамоте ельчанам писалось: «не так бы вы учинились оплошны, как в прошлом 154 (1646 от Р.Х.) году рыляне и курчане по зиме… из домов своих в город не поехали и их многих, татарове побили, и в полон поимали…».
В обороне города и уезда были обязаны участвовать все жители мужского пола: служилые, посадские люди и крестьяне. Часть уездного населения предпочитало переждать набег в лесу, что, конечно, было небезопасно.
В конце грамоты воеводе Борецкому предписывалось: «А ныне, с помощью всесильного, в Троице славимого Христа Бога нашего, и Пресвятой Богоматери, недруга, крымского царя, в государство Наше, не пустить и православных христиан в плен и расхищение не дать, и однолично тебе, того в оплошность не поставить… чтоб к службе готовы были всем городом!».
Тактика нападения татар на русские города так описывается В.Н. Глазьевым: «Степняки не стремились штурмовать города. Один из их тактических приемов — «приступ» к городу, но не штурм. Татары лишь окружали город, блокировали его, изолируя сидевший в нем гарнизон и препятствуя уездным жителям скрываться в городе» [301].
Однако бывали случаи, когда боязнь нападения татар вызывала у населения такой страх, что паника охватывала даже тогда, когда никакого нападения не было. Рассмотрим один такой случай.
В начале августа 1656 года в город Гремячий ехал рязанский помещик Степан Левашев «для своего дела». Его сопровождал холоп Сысой Изосимов. Недалеко от Гремячего он стал свидетелем следующей картины: толпы людей бежали в крепость с криками: «татарове, татарове!». Левашев пытался выяснить информацию о количестве татар и их местонахождении. Но люди не слушали его и спешили спрятаться в лесной чаще.
Вскоре в Гремячем зазвонил колокол — верный признак татарской опасности. Левашев поспешил послать своего холопа в рязанскую деревню, чтобы всех своих крестьян своевременно отправить в ближайшую крепость — Михайлов. Там же в церкви он велел бить в колокол. После холоп должен был отправиться к матери Левашева в село Помазово с предупреждениями о татарах. Изосимов бросился выполнять поручения, а сам помещик поскакал сразу в Михайлов для участия в обороне крепости.
По дороге Левашев сообщал людям о татарах, при этом его голова была замотана тряпкой. Видевшие его люди нисколько не сомневались в том, что он поранился в боях с татарами. Путь, по которому скакал Левашев, проходил через юго-восток Елецкого уезда, где находилась местность, именуемая Мокрый буерак. Здесь он встретил ельчанина, помещика села Студенец Сазона Артемьева, которому и рассказал о якобы случившемся нападении татар. Перемотанная голова и поспешность Левашева служили дополнительным свидетельством его слов. Артемьев спешно поехал в свою деревню, надеясь спастись в лесу. По дороге он встретил ельчанина Дмитрия Арнаутова и рассказал о внезапном вторжении татар и раненом Левашеве. Арнаутов, будучи пешком, не тратя времени на поиск лошади, побежал в ближайшую крепость — Талецкий острог. В остроге находился «за главного» сын боярский Дементий Беликов, который и расспросил Д. Арнаутова. Тот уже нисколько не сомневался, что полчища татар «воюют» южные территории Елецкого уезда. Беликов велел срочно собраться всем местным жителям в остроге и послал сообщения о татарах в Елец и Лебедянь.
Елецкий воевода Лев Вельяминов оказался более рассудительным человеком. Он велел доставить в город Артемьева и лично допросил его. Но помещик села Студенец уверял, что сам видел раненного татарами сына боярского с перевязанной головой. Вельяминов послал вести в другие города. Вскоре Рязань, Пронск, Сокольск, Епифань, Воронеж, Данков, Михайлов, Лебедянь, Костенск, Коротояк и другие города перешли на осадное положение. Люди в панике бросали свои дела и спешили укрыться в крепостях.
А житель елецкого села Хрущево Иван Тараборин в тот же день рассказывал лебедянскому воеводе Алексею Комынину о том, как татары разграбили села Елецкого уезда Студенец и Рогожное. На расспросы воеводы Иван Тараборин отвечал, что сам татар не видел, поскольку прятался в лесу, но хорошо слышал, что татары были в домах и стреляли. Переживая за то, что «вестей о том государю нет» он и решил сообщить обо всем в Лебедянь.
Весь август воеводы южных городов активно переписывались, обмениваясь новостями. Искали татар, ждали нападения в любой момент. Но татар так и не увидели. Всполох оказался напрасным.
[singlepic id=1419 w=520 h=500]В Москве решили найти виновного в панике и поручили провести расследование этого дела князю Ивану Петровичу Козловскому. Он проехал по всем городам и опросил жителей и воевод [302].
Первым делом важно было выяснить, не воспользовался ли кто-нибудь паникой для мародерства и грабежа населения. Но везде отвечали одинаково: «грабежа и разорения не бывало». На вопросы о татарах люди отвечали, что неприятеля не видели, «а в город мы приезжали по воеводской высылке, а от кого тот всполох учинился, и мы про то не ведаем».
Вскоре И.П. Козловский приехал и в Елец. Здесь его встретил воевода Лев Вельяминов, который, кстати, первым послал в Москву сообщение, что всполох был напрасным. Они вместе и решили для начала допросить Сазона Артемьева, встретившего Левашева с перевязанной головой. За ним послали казака в село Студенец, но найти его оказалось непросто. Посланного казака не пустили в дом. Через некоторое время вышел сын Артемьева, который сообщил, что его отец уже три года как в Москве (это была неправда). Остальные ельчане только ссылались на воеводу, отдавшего приказ собираться в городе для обороны татарского набега.
Наконец, дело дошло и до резанца Степана Левашева. После того как он проскакал Елецкий уезд, ему удалось встретить ещё много людей. У одного из них, Петра Иванова, он выпросил коня, и тот дал ему «видя, что у него голова рублена». Петр Иванов, а с ним многие люди, бегали по уезду и «говорили, что Степана под Гремячим изрубили». Сам Левашов, рассказывая свою версию событий, сообщал, что под Гремячем татар не видел, но помнит, что бегали люди и кричали: «татарове! татарове!». На вопрос И.П. Козловского, зачем у него замотана голова, он отвечал: «никто меня не рубливал, а голова больна».
Реальное нападение татар на Елец произошло осенью 1658 года. В набеге участвовали крымские и ногайские татары, а также черкасы, не признавшие власти царя Алексея Михайловича. В документах черкасы именовались изменниками. После ухода татар ельчане в январе—феврале 1659 года приходили на главную площадь к съезжей избе и рассказывали о потерях. Показания записывались в столбцы, подклеивались и отсылались в Москву. Такие документы, записанные со слов («сказов»), назывались «сказками». До нас эти сказки дошли практически полностью [303]. На основании анализа этого источника можно реконструировать события нападения татар.
Скорее всего, татары предпочитали не задерживаться в селах и деревнях, стоявших возле лесов, и проходили к городу, надеясь на внезапность. Однако застать ельчан врасплох не сумели. Население успело спрятаться в городе. Некоторое время татары находились под прикрытием Большого Елецкого леса, который начинался в районе села Рогатово и деревни Белевец, а заканчивался уже у самого города возле Знаменского монастыря. При приближении к городу татары разбились на несколько отрядов, следуя своей обычной тактике. Так было легче грабить окрестности. Выстрелы из пищалей с крепостных стен и башен, не наносили существенного урона небольшим отрядам из 10 человек. Ельчане же не рисковали выходить за пределы города и отстреливались со стен.
На возвышенном левом берегу реки Елец располагался скит Троицкого монастыря в честь Пречистой Богородицы Курской. В вырытых в горе кельях жили «пустынники». Значительных укреплений монастырь еще не имел (если он, вообще, имел какие-либо укрепления). Его обитатели с монахом Саватием укрылись в городе. Пустынники наблюдали за происходящим с крепостных стен вместе с жителями города. Группа татар принялась грабить монастырскую церковь. Татары сломали притолоки и разрушили стены церкви, ободрали иконы. Ельчане, наблюдавшие за этим разорением, по призыву Саватия вышли из города с целью отвоевать церковь. Их имена были позже названы Саватием: Г.Г. Редьков, Т.Ф. Пономарев, К.Т. Климов, К.Г. Редьков, П.И. Дурнев, А.Т. Ишков, Н.И. Калугин. Все они значились как солдаты. Они отбили у татар монастырские кельи и двор игумена. Однако церковь сильно пострадала. Татары также потолкли монастырский хлеб 10 десятин и увели у монастыря 10 коров и 20 овец [304].
Для татар основная добыча — пленники. Рабы или «полоняники» дорого стояли на рынках Кафы и Сурожа. На этот раз в Ельце татарам удалось захватить 17 человек.
Посмотрим внимательней на пленных ельчан. Первый из этого печального списка — Мирон Жеваев. Жеваев, бывший елецкий казак, по старости был отставлен от службы, проживал с сыном Меркулом в слободе полковых казаков на Аргамачьей горе. Во время набега он находился за пределами городских стен на лошади. Вместе с ним татары увели лошадь с уздою и «со всею збруею ратною» и две коровы. Непонятны обстоятельства нахождения М. Живаева за пределами крепости. Его сын Мирон остался жить с женой Натальей и сыном Терентием [305].
У жителя беломестной драгунской слободы Авдея Заметина татары увели в плен мать Анну. В его семье остались две невестки Ульяна и Анна и четыре племянника [306].
Михаил Ермолов потерял жену Аксинью. Ермоловы пасли скотину за городом. Однако скот в крепость Ермоловы успели загнать. Аксинья не успела укрыться. В семье Ермоловых остались дети: Петр 15 лет, Иван 12 лет, Евсей 10 лет, Семен 5 лет и дочь Ирина. Глава семьи Михаил не мог жениться снова, поскольку его жена, уведенная в полон, была жива. Оставалось надеяться, что Аксинья будет выкуплена и возвращена в Россию. Такие сделки организовывались регулярно по инициативе русского правительства. Существовал также и специальный налог на подобные нужды: «полоняничный сбор». Возможность бегства из полона для женщины маловероятна, во всяком случае, такие прецеденты нам не известны [307].
У елецкого воротника Лукьяна Самохвалова татары увели в плен брата Акима 20 лет, а также угнали пять лошадей. В семье Самохваловых осталась жена Лукьяна и племянник Петр 5 лет [308]. Следует признать, что для татар захват 20-летнего молодого мужчины — большая удача. Цены на таких рабов были значительно выше.
Терентий Первачев потерял сына Максима 9 лет и две лошади. Остались в семье жена, сын и дочь. На расспросе Первачев заявил, что сына у него «взяли силою». Указание на это свиде-тельствует о том, что Первачев пытался «отбить» своего сына Максима у татар. Социальный статус Первачева не ясен, в документе он записан как «елецкий гулящий человек» [309].
У жителя Черной слободы Сазона Пряникова взяли в плен сестру, «девицу» Акулину. Вероятно, ей не исполнилось еще 16 лет. Татары отогнали также три овцы. В семье Пряникова остались мать, брат и три сестры. У другого жителя Черной слободы Павла Фирсова татары увели отца, отогнали пять овец и пять коз. В семье остались мать, три сестры и два брата. У чернослободца Еремея Афанасьева увели племянника Филиппа 7 лет, а также корову и две овцы [310].
Более других пострадал посадский человек Алексей Васильев, который активно занимался торговой деятельностью. В полон татарами у него были уведены жена, брат, сестра, купленный татарин Гришка 13 лет и купленная пани «девка» Марья 12 лет. Осталась у Васильева только дочь Татьяна [311]. Купленные татарин и пани — обычное явление для того времени. Не только татары брали в плен и продавали русских людей. Русские при военных столкновениях, захватывали в плен иноземцев и также продавали их в качестве холопов или слуг. На Руси такие рабы именовались словом «полоняники», иногда их крестили в православие и использовали для работ на мельницах, либо в ремесле или на промыслах. В Ельце по данным на 1659 год проживали около 50 полоняников из Крыма, Польши, Литвы, Турции и Европы («немцы»).
У жителя Троицкой слободы посадского человека Устина Пискарева увели в плен невестку, племянника двух лет и «купленную девку татарку Нельку». Для татарки Нелли, возможно, этот набег на Елец закончился свободой. В семье Пискарева остались мать, жена, два брата и две сестры [312].
Достаточно интересным представляется случай с посадским человеком, жителем Троицкой слободы Яковом Астафьевичем Климушкиным. Во время набега татар Климушкин ехал за водой к реке на телеге, запряженной конем. С ним находилась его жена Алена и имущество. Появление татар оказалось для них полной неожиданностью. Но столкновение с неприятелем было неизбежным. Климушкин вступил в бой с группой «воинских людей», которые сумели отнять у него часть имущества на 10 рублей и телегу. Жену Алену и лошадь, Климушкину удалось самостоятельно «отбить» [313].
Большие потери понесли ельчане, владевшие скотом. Из 113 семей, имевших скот, татары отогнали его у 96. Общее количество угнанного скота составило 918 голов. Наибольшее количество составили лошади и овцы, то есть те животные, которые были пригодны для перегона на большие расстояния. Более редким был крупный рогатый скот. Свиньи в документе не фиксируются. Почти все ельчане владели небольшими огородами за городом. Рожь, овес и гречиха были вытоптаны после набега практически у всех жителей.
Другие потери были связанны с повреждением построек и имущества. У Изота Зиборова, жителя Новоприписной слободы сожгли две бочки ржи, 25 сеток сухарей и 15 четвериков с пчелами. У посадского человека Филиппа Васильева взяли имущества на 30 рублей, сожги две бочки ржи. Татары пожгли двор и избу у Азара Селенина, жителя Новоприписной слободы [314].
Особый интерес представляют материалы расспроса посадского человека Прокофия Федоровича Орлянкина. Орлянкин занимался хлебной торговлей и имел хороший капитал, свой двор и хоромы на посаде [315]. В Засосенском стане на реке Репец у Орлянкина была разрушена мельница вместе со всем двором. Во дворе стоял молоченный хлеб 330 четвериков, 15 копен овса, 20 копен хлеба, десятина гречихи в поле «и соли подов со сто сгорели». На мельнице работали полоняники литовцы — три человека, один турок и пять представительниц женского пола, предположительно, турчанок. Все они были уведены татарами. На Репце был угнан скот: две лошади, тринадцать коров, семь овец. Любопытно, что Прокофий Федорович называет своих бывших работников с отчеством и в уменьшительном виде: Ивашка Степанов сын, Пашка Андреев сын и т.д. Членов своей семьи он описывает схожим образом: «матушка моя Анна, женушка моя Ефимица, да три сынка…» [316]. Такое эмоциональное описание вообще не характерно для подобного рода документов.
Ельчане еще долго обсуждали случившееся нападение. Многие традиционно объясняли набег татар на Елец божьим наказанием за грехи. Особенно такая точка зрения была близка представителям церкви. На съезжей избе в январе 1659 года жители отвечали на вопросы воеводы Астафия Семеновича Сытина. Одним из первых показания давал стрелец Федор Остапов. В его сказке присутствует некоторая эмоциональность, навеянная, вероятно, рассуждениями о набеге, как каре Божьей: «а жил де я в правду… и в прошлом в 1658 году как приходили воинские лихие люди… и в то время семья моя от воинских людей вся цела» [317].
В 60-е годы XVII века в Елецком уезде разбойничал знаменитый атаман Василий Ус. В 1666 году он просился взять его на службу в Москву. Но в Москве ему отказали, поскольку денег в столице не было, да и затяжная война России и Польши, начавшаяся еще в 1654 году, заканчивалась. Тогда казачья разбойничья банда Василия Уса двинулась из Москвы на юг, грабя и разоряя все на своем пути. Казаки шли через Ефремов, Елец и Острогожск в низовья Дона. За ними отправился дворянский отряд, который заставил Уса торопиться. Спасаясь от преследования, разбойники грабили Елецкий уезд, уводили скот, продовольствие. Один из грабителей был пойман ельчанами и отдан воеводе Льву Вельяминову. Вскоре дворянский отряд, гнавшийся за Усом, достиг Ельца, но казаки были уже так далеко, что доехав до речки Воронец, отряд повернул обратно.
Ляпин Д.А. История Елецкого уезда в конце XVI—XVII веков. Научно-популярное издание. — Тула: Гриф и К, 2011. — 208 с.
Источник http://vorgol.ru/istoriya-eltsa/istoriya-uezda-16-17-v/vojny-i-vspoloxi/
Примечания:
293. Новосельский А.А. Указ. соч. С.150—159, 230—231.
294. АМГ. СПб., 1890. Т.1. С.411.
295. РГАДА. Ф.210. Д.327. Л.197-199.
296. АМГ, СПб., 1890. Т.1. С.411.
297. См.: РГАДА. Ф. 210. Оп. 6-д. Книги белгородск. ст. Кн.17. Л.1—24, 35—204.
298. Опись городов 1678 г. // ДАИ. Т.9, СПб., 1875. С.29.
299. РГАДА. Ф.210. Д.433. Л.305.
300. ПСЗ. Т.3. СПб., 1830, №87. С.280.
301. Глазьев В.Н. Противоборство в степном пограничье в 20—40-е годы XVII века: русские и татары // Ист. зап. ВГУ. Вып.10, 2006. С.6.
302. РГАДА. Ф.210. Приказной стол. Д.855. Л.14—476.
303. РГАДА. Ф.210. Белгородский стол. Ст.433.
304. Там же. Л.135.
305. Там же. Л.19.
306. Там же. Л.37.
307. См. также: Скобелкин О.В. Пути беглецов из татарского и турецкого плена в Россию // Социальная история российской провинции в контексте модернизации аграрного общества в XVII—XX вв.: материалы международной конференции. Тамбов, 2002. С.267—269.
308. РГАДА. Ф.210, Белгородский стол. Ст.433. Л.68.
309. Там же. Л.71.
310. Там же. Л.74, 77, 78.
311. Там же. Л.115.
312. Там же. Л.118.
313. Там же. Л.120.
314. Там же. Л.103, 105, 112.
315. Хоромами назывались крупные постройки, иногда в два этажа. Хоромы — важный показатель статуса человека, уровня его богатства. Кроме П.Ф. Орлянкина из посадских жителей никто хоромы не имел.
316. Там же. Л.126
317. Там же. Л.1.
Статья подготовлена по материалам книги Д.А. Ляпина «История Елецкого уезда в конце XVI—XVII веков. Научно-популярное издание», изданной в 2011 году под редакцией Н.А. Тропина. В статье воспроизведены все изображения, использованные автором в его работе. Пунктуация и стиль автора сохранены.
