Продолжение IV главы книги «История Елецкого уезда в XVIII — начале XX веках».
«Стучит!… Телега катит., налегке, колеса кованые…
Это, барин, недобрые люди едут; здесь ведь,
под Тулой, шалят… много».
И.С. Тургенев
Записки охотника
Легендарные капиталисты
Славен был Елец своим купечеством. Оно образовывало тот экономический фундамент, на котором строилось благополучие и процветание города. Различные легенды ходили о елецких богачах, или, как их называли тогда, «капиталистах», ставших чуть ли не «сказочными» персонажами Орловской губернии [16].
Таким «сказочным» героем казался ельчанам живший в начале XIX века богач Кирилл Петрович Желудков, родившийся, как это ни парадоксально, в очень бедной семье башмачника в ветхом доме с соломенной крышей и плетёной изгородью возле Введенской церкви. С детства он обладал большими способностями к грамоте, учению, был терпелив, упорен и обладал качествами, подходящими больше купцу, чем башмачнику. Вскоре он явился в елецкую канцелярию и попросил взять его на службу писцом. Начальство, пораженное каллиграфическим и аккуратным почерком Желудкова, приняло его без проблем. Жалование в канцелярии было незначительным, а работы много. Башмачнику жилось даже лучше, чем писцу! Между тем Желудков женился, и надо было заботиться о семье.
Так прошли два года, когда вдруг случилось нечто удивительное. Однажды Желудков не вернулся с работы. Прошёл день, другой, третий. Прошла неделя, вторая, месяц и, наконец, год, но служащий канцелярии так и не объявился. Жена считала его погибшим и ставила в церкви свечи за упокой его души.
Однако через 6 лет Желудков вернулся. Он вошел в сени в 12 часов дня в день Пасхи, под звон колоколов елецких церквей. Жена, услышав его голос, испугалась до того, что убежала к соседям, уверяя, что в её доме покойный муж. Когда соседи с крестами и иконами вошли в избу, они убедились в том, что Кирилл Петрович жив и здоров.
Какое объяснение дал жене пропавший, никто так никогда и не узнал. Зато народная молва утверждала, что Кирилл Петрович принёс с собой целый мешок денег. Действительно, очень скоро дела Желудкова пошли вверх. Он нанялся управляющим на винные погреба, которые давались государством на откуп. Через некоторое время он сам завладел этим выгодным делом, стал откупщиком. Потом, накопив денег, Желудков стал заниматься торговлей лесом и скотом. В октябре в Елец ежегодно пригоняли с южных степей до 40 000 голов овец, которых убивали на салотопенном заводе Желудкова. Крупный рогатый скот Желудкова пригонялся в Москву и Петербург. Сотни его приказчиков занимались скупкой разного товара по всей стране. Самый богатый и красивый дом в городе был у Желудкова, в этом доме только прислуги было 100 человек: лакеев, швейцаров, кучеров, поваров и т.д. Даже прислуга Желудкова жила по-барски, одеваясь «в еноты и бархат», а вся городская знать считала за честь отобедать у Кирилла Петровича.
Во время катанья на лошадях, обычного развлечения тогдашних ельчан, десятки саней Желудкова на лучших рысаках выезжали за город. На санную процессию Кирилла Петровича толпами выходили смотреть любопытные ельчане. Ему низко кланялись, снимая шапки. «Многие лета, уважаемому Кириллу Петровичу!», — скажет мужик и подойдёт к саням, замедлившим бег на заснеженном повороте. — «Дай Бог здоровица Вам и деткам Вашим…». Желудков кинет ему монету, крикнет кучеру «Пшёл!» и мчится дальше по Орловской улице в широкое заснеженное поле вслед за другими санями.
Много родственников было у купца, но никого он не забывал. В его доме всегда всем были рады. Часто за обедом у него можно было видеть бедную вдову, сидящую рядом с разодетым чиновником, на обед Желудков мог пригласить даже случайного знакомого.
Богатство Желудкова к 1825 году было баснословным и достигало огромной суммы — 30 миллионов рублей. При этом он отличался добротой, открытостью и любовью к людям, о его добрых делах знал весь город. Для нищих и нуждающихся он предоставил угол своего дома. Здесь он кормил и одевал их за свой счёт. У ельчан сложилась даже поговорка, о каком-нибудь обедневшем человеке говорили: «Не миновать ему, видно, желудковского угла!». Один старый, девяностолетний священник в конце XIX века рассказывая о Желудкове, указывал на его дом: «Хозяин этого дома на Рождество присылал мне по 500 рублей, а подвалы этого дома ломились от денег».
Отдельные легенды ходили о пирах в доме Желудкова, напоминавших былинные пиры князя Владимира. Тянулись они неделями, и на них съезжались гости не только из Ельца, но и из других городов губернии, и даже из Москвы и Петербурга. Обыкновенно на верхнем этаже дома пировала высшая знать, а на нижнем — все остальные. Вино было всегда под руками и стояло в бочках тут же, каждый без стеснения мог пить столько, сколько ему надо.
На реке Пажень в трех километрах от города в густом лесу с огромными вековыми дубами стояла огромная трёхэтажная, состоявшая из 30 комнат, каменная дача Желудкова. Внутреннее убранство дома было необычайно красивым: каменные лестницы, резная мебель, венецианские решётки из бронзы, огромные картины поражали воображение гостей. В куполе огромного зала помещалась картина, изображавшая Зевса, мечущего молнии, работы художника Скотте. На стенах висело огромное полотно, изображавшее взятие Трои, которое не могло никого оставить равнодушным. Говорили, что художник Скотте получил 20 000 рублей серебром за свою работу. Отдых на даче Желудкова был удивителен. Здесь устраивались балы, маскарады, запускали фейерверки, катались на гондолах по старому пруду, играла живая музыка.
В 1841 году Кирилл Петрович скончался. Его наследство досталось пятерым сыновьям. Это были добрые, воспитанные люди, но совершенно не знавшие, что такое купеческое дело, всего за несколько лет они промотали все миллионное состояние. В 1845 году имение и дом в Ельце уже были заложены. Один из братьев, Пётр, жил на даче в Пажени, продавая вековой лес на дрова, но вскоре и его отдали под суд за долги. Рассказывают, что когда к нему пришли кредиторы с полицией, он достал все кредитные обязательства и сжёг в печи. В суде он заявил, что «мы, Желудковы, никогда никого не преследовали в несчастии, вот и я решил пострадать один, и не навлечь беды на других». Пётр Желудков умер в страшной нищете, но добрые люди сделали ему красивый гроб и похоронили с почестями. Дача в Пажени отошла купцу Чеботареву, а потом — Черникину. Дом был снесен, а древний лес вырублен. На месте дома Черникин построил флигеля и амбары для хранения хлеба, а от 300 десятин леса осталось всего 10. Только построенная позже в районе дачи Желудковых железнодорожная станция Пажень напоминала о былых богатствах этой семьи.
Рассказывали ельчане и о большом друге Желудкова — капиталисте Иване Конноновиче Кожухове, отличавшемся образованностью, начитанностью, любовью к искусству, обходительностью и вежливостью. Много лет он служил на посту городского головы и был душою елецкого общества Николаевской эпохи.
У Кожухова был огромный сад, который назывался «Паська». Этот сад, находившийся за Чёрной слободой, был излюбленным местом отдыха елецкого высшего общества. Он представлял собой большой ухоженный парк с вековыми дубами и вязами, обнесённый кирпичной стеной. В нем было множество плодовых деревьев, оранжереи, китайские беседки, два больших пруда с рыбой, ручей. Через пруды были перекинуты фантастического вида мосты со статуями, построены искусственные гроты, этот сад был настоящим произведением искусства.
Согласно одному преданию, кожуховский сад, в котором в праздничные дни устраивались общественные гулянья с песнями, танцами, играми, был настолько знаменит, что его удостоил своим посещением даже персидский принц, ехавший в Петербург. Кожухов по этому случаю дал блестящий бал, о котором долго вспоминали потом в Ельце. Кожухов также запомнился своими пирами, которые соперничали с желудковскими своим размахом и изобилием. Пиры эти, по воспоминаниям современников, вовсе не походили на то, что иногда называют «оргиями»: всё было чинно и благопристойно. Обеды и ужины сменялись танцами и развлечениями. Столько романтических историй, драм и счастливых встреч проходило на этих празднествах! Каждый бал елецкого купца был событием, к которому долго готовились, поскольку на таких балах и пиршествах решались часто самые важные вопросы личной и общественной жизни. Здесь торговались, договаривались о сделках, влюблялись, искали невест и мужей, просто весело проводили время.
После смерти Кожухова все его имение перешло сыну Николаю — доброму, но страдающему слабоумием человеку. Женившись на какой-то бедной мещанке, он полностью попал к ней в руки. Завладев всеми его деньгами, она уехала в Москву, где купила себе два доходных дома и зажила безбедно. Мужа она выставила за дверь, и Николай влачил жалкое существование, занимаясь сбором милостыни. Подавленный воспоминаниями о счастливом детстве в «Паське» и нищетой, он умер в каком-то ночлежном доме. Место его погребения никому из ельчан не известно.
Прекрасный сад Кожуховых достался какому-то крещёному еврею, и тот, не долго думая, вырубил его и распродал абсолютно всё, что там было.
Другой, диаметрально противоположный пример елецкого капиталиста, являл собой Иван Васильевич Шапошников, чей капитал исчислялся миллионами рублей. Источник богатства Шапошникова заключался в торговле скотом, мёдом, шерстью. Но главное его достояние — большие способности к расчёту и невероятная, фанатичная экономность. Будучи одним из самых богатых жителей города на протяжении всей его истории, он, к удивлению окружающих, одевался как нищий, пил и ел очень мало. Только деньги были настоящей его страстью. У Шапошникова была жена, такая же по характеру, как и он, но детей не было. Говорили, что весь мелкий торговый люд находился у него в долгах, и никогда никому он их не прощал. Половина жителей Ельца платили ему большие проценты по долгам. Некоторые торговцы, не выдерживая долгового ярма, кончали жизнь свою самоубийством. От этого личность Шапошникова приобрела вскоре какой-то зловещий ореол.
Один из родственников Шапошниковых вспоминал в конце XIX века, как гостил он ребёнком у них в доме (жена Шапошникова приходилась ему бабушкой). Родственники отправляли детей в этот дом в качестве наказания. В нём никогда не было конфет или варенья, которые считались у миллионера Шапошникова роскошью. По елецкой традиции в конце Масленицы родные и близкие дарили друг другу пряники, преподносили пряники и Шапошниковым. Очевидец вспоминает, что эти пряники бабушка резала на кусочки и складывала в мешки, которые хранились у неё на шестах в кладовой годами. Эти «каменные плиты» обыкновенно подавались к чаю, а чай пили очень слабый, чуть подкрашенный заваркой и разбавленный молоком по тогдашней моде. Правда, на столе всегда был мёд, которым торговали Шапошниковы.
В доме Шапошниковых стояла могильная тишина. Здесь не было ни шуток, ни разговоров, ни праздников. Свечи вечерами не жгли из экономии, а зажигали только лампадку в одной комнате, тем и были довольны.
Был у Шапошниковых свой преданный слуга — Яшка. Маленький, сутулый, в замасленном камзоле, он исполнял все поручения хозяина, которому был предан с какой-то особой собачьей преданностью. Сядет, бывало, старик Шапошников чай пить, зовет Яшку: «Яков, на ко-сь вот тебе грош, сходи, купи калач; мягкий то дорог, — поди сыщи чёрствый». Но где взять чёрствый? Но свято бежит исполнять приказание Яшка, всех калачников обойдет, а найдет-таки чёрствый.
Однако, в образе Ивана Васильевича Шапошникова существовали и положительные стороны, в какой-то степени оправдывающие его невообразимую скупость и безжалостность к должникам. Он был очень религиозным человеком, и именно благодаря ему были построены Троицкий мужской монастырь, церковь Казанской Божьей Матери на кладбище, Елецкий девичий монастырь. По преданию, Шапошников, выстроив Троицкий монастырь, пригласил посмотреть на него знаменитого елецкого священника Иоанна Жданова. Тот, оглядев большой каменный монастырь, заявил, что он хорош, но мал. «Как же мал?» — удивился купец. «А уместятся ли в нём все те, кого ты обидел и разорил?» — ответил старец.
До сих пор стоят построенные на деньги Шапошникова храмы, каким-то чудесным образом уцелевшие во времена борьбы советской власти с церковью в 20—30-е годы XX века и варварского безразличия и непонимания в 60—70-е годы той же советской эпохи. Вот так странно распорядилась судьба наследием расчётливого капиталиста.
Противоречивый и абсолютно непонятный характер Шапошникова наглядно иллюстрирует история строительства одного из елецких храмов при содействии купца Назарова, не отличавшегося богатством, но тратящего последние деньги на храм. Денег не хватало и, когда Назаров обратился к Шапошникову с просьбой пожертвовать древесину для храма, тот наотрез отказался. Тогда Назаров пошел на обман. Воспользовавшись отъездом Шапошникова, он явился к его приказчику и сказал, что Иван Васильевич велел дать ему досок. Тот, зная Назарова как честного и известного всем человека, поверил и отдал их. Вернувшийся купец разозлился и кинулся на Назарова, угрожая ему судом и каторгой, на что тот спокойно отвечал: пусть я пострадаю за Божье дело, а ты отнимай лес, но знай, что не у меня отнимаешь, а у Богородицы. Как ни ругался Шапошников, как ни угрожал, а доски обратно не взял, да так и оставил это дело.
Смерть Шапошникова случилась в результате неудачной тяжбы за землю с соседом в Елецком уезде. Он никак не хотел уступить маленький клочок земли, так как правда была на его стороне, потратил очень много денег, но дело всё же проиграл. Его настиг удар на собственном хуторе, и он умер без покаяния. Тотчас родственники и жена начали растаскивать его имущество, пока вмешавшаяся полиция не оцепила и не опечатала остатки богатого наследства.
Ужасные истории рассказывали о похоронах Шапошникова, во время которых вдруг налетела чёрная туча, и погода резко испортилась. Напуганные этим родственники горстями кидали нищим медные и серебряные монеты, но те возвращали их обратно, считая проклятыми.
Интересно, что в старых вещах покойного купца еще долго находили деньги, спрятанные повсюду: в перинах, одежде, белье, тряпках. Видно у старого купца была мания — прятать всюду деньги. Трагически кончил свои дни верный слуга Шапошникова Яшка. Собрав капитал в 150 000 рублей, он устроился работать на салотопенный завод. Здесь же, в укромном месте, он прятал свои деньги. Вскоре он сдружился со сторожем, которого считал честным человеком. Но тот, выбрав случай, выкрал деньги и сбежал, а Яшка с горя повесился в лесу.
Дом Шапошникова сильно пострадал в пожаре 1848 года. Никто не хотел восстанавливать его, и вскоре развалины заросли травой, а на самом высоком месте выросла осина. Ельчане, державшиеся этих развалин подальше, считали эту осину символом злосчастного купца, поскольку по народным поверьям на осине повесился Иуда.
Ляпин Д.А. История Елецкого уезда в XVIII — начале XX веках. — Саратов, изд-во «Новый ветер», 2012. — 240 с., ил.
Источник http://vorgol.ru/istoriya-eltsa/istoriya-uezda-18-20-v/legendarnye-kapitalisty/
Примечания:
16. ТОУАК. 1897, вып.1, с. 47-66.Бунин И .А. Собр. соч. в 9 т. Т. 6. М., 1966, с. 58.
Статья подготовлена по материалам книги Д.А. Ляпина «История Елецкого уезда в XVIII — начале XX веках», изданной в 2012 году. В статье воспроизведены все изображения, использованные автором в его работе. Пунктуация и стиль автора сохранены.
