Продолжение III главы книги «История Елецкого уезда в конце XVI—XVII веков».
Поколение Смуты
О, какие беды и горести довелось увидеть очам нашим!
Плач о пленении и конечном разорении
Московского государства
Смутное время в России в начале XVII века оставило большой след в сознании населения. Влияние этого трагического события отразилось в психологии людей, значительная часть жизни которых пришлась на Смуту.
Центральная власть после Смуты была слабой, что способствовало развитию в уезде местного самоуправления. Появились выборные должности и, прежде всего, должность губного старосты.
Другая тенденция связана с появлением в уезде местной элиты, которая оказывала большое влияние на провинциальную жизнь. Оформление элиты в 20-е годы можно также связать со слабостью центральной власти и периодом Смуты, когда южнорусские уезды научились самостоятельности. Приезжавший воевода, как правило, быстро находил «общий язык» с этой уездной элитой. Их интересы совпадали: воевода исполнял свои обязанности, представители элиты помогали и поддерживали его в этом, получая за помощь льготы. Но в 20-е годы уездная элита была еще слабой, а единство уездного дворянства не позволяло отдельным его представителям прямо идти на союз с воеводой. Но впоследствии эта тенденция будет набирать силу и закончится серьезным кризисом конца 40-х годов.
Местная элита была представлена дворянством, имевшим земли в уезде. Это были люди, имущественное положение которых было выше большинства. Их пригодность к службе и лояльность власти ставили их на более высокую ступень в уездной жизни. Они получали большое жалование.
Прежде всего, в елецкую элиту 20-х годов входили дворяне Ф.И. Тюнин. С.С. Ташлыков, Л.И. Лужецкой и Ф.К. Толстой [209]. Эти люди оказывали решающее влияние на жизнь Ельца 20-х годов. И вот все они весной 1622 года все они съехались в Елец. Познакомимся с ними поближе.
Весной 1622 года в Ельце проходило важное событие: смотр дворян уезда. Смотр проводил сам елецкий воевода Семен Иванович Волынский. Причиной смотра была намечающаяся война. Московское правительство задумало войну с Речью Посполитой. Очень хотелось отомстить «недругам» за обидные поражения в Смуту. Обстановка была удачной, поскольку Польша была поглощена масштабной европейской Тридцатилетней войной.
Извещенные о смотре заранее дворяне съезжались со своих поместий в город. Они и раньше ездили в Елец по самым разным надобностям: к воеводе, на торг, в кабак или на мельницу. Но в этих случаях дворянин появлялся здесь в спешке, его миссия носила, как правило, деловой характер, а дома ждали дела. Приехать на смотр было совершенно другим делом.
Дворяне были элитой уезда, опорой русского войска. Их уважали соседи по уезду, к ним с особым вниманием относилась власть. Смотр — был центральным событием жизни уездного дворянина. Смотры случались редко, могли пройти годы, прежде чем случится новый смотр. Сюда дворянин ехал для того, чтобы произвести впечатление на воеводу, подтвердить верность царю, а также выразить свои пожелания, которые потом рассматривались столичными чиновниками. На смотре дворян делили на статьи. Чем выше статья, тем выше было жалование, почет и уважение. Многое влияло на попадание в статью, но внешний вид служилого человека был здесь не на последнем месте.
Потому дворянин ехал на смотр в полном вооружении, на лучшем коне и с гордо поднятой головой. Он неспешно въезжал в город и ехал прямо к воеводской избе, где шел смотр. За ним на телеге запряженной простой лошадью ехал его боевой холоп, помогающий в бою.
В городе в этот день бывало шумно, и смотр был делом долгим. Воевода сидел за большим дубовым столом на веранде избы и, щурясь, разглядывал подъезжавших на конях дворян, толпившихся на открытом пространстве возле воеводской избы. На солнце блестели сабли, красовались узорные колчаны, даже лошадь дворянина была вычищена и украшена. Подъезжавшие к воеводе рассказывали о прежних службах, о своих предках, о теперешнем своем положении. Чуть с боку сидели на своих конях старые дворяне, которые служили давно и знали всех своих товарищей. Это были окладчики, которые подтверждали оклад дворянина, т. е. свидетельствовали о том, что он говорил правду, и государево жалование, зависящее от его службы (оклад), получал по заслугам.
Рядом с воеводой сидел подьячий, который тщательно записывал комментарии воеводы в специальные листы. Дворяне въезжали во двор группами по десять человек, от этого и документ, который писал подьячий, назывался «десятней». Кроме дворян здесь топились любопытные жители города, мужчины, женщины, дети.
Первыми на двор въезжали наиболее уважаемые и богатые дворяне. Они и составляли местную элиту.
Филипп Иванович Тюнин первым въехал к воеводе. Подобно тому, как первым дворянин был на смотре, то первым он будет и в бою. Филипп Иванович — известная личность в уезде, и мы уже сталкивались с ним. Впервые он явился на службу в Ельце в 1604 году. С 1615 по 1620 годы он занимал должность стрелецкого головы. Владел обширными землями в Засосенском стане. На его землях проживали 25 крестьян и 8 человек бобылей. На смотр Филипп Тюнин явился на «добром» коне, в шлеме, с саблей и коротким самопалом. Вместе с ним в поход выступали его боевые холопы Богдашка Иванов на коне, с самопалом и саблей, и Зеновка Иванов на коне, в доспехе, с самопалом и саблей. Кроме того, с ним в поход пешим строем выступали еще 4 холопа с пищалями. Если бы все дети боярские выступали в поход хотя бы в половину того, как Тюнин, то Московское государство, не раздумывая, отправилось войной на Польшу. На смотре Филипп Иванович сказал воеводе: «буду я с того своего поместья на государеве службе без жалования государева, если государь велит быть на своей государеве службе». Слова эти были записаны подьячим. В них Филипп Иванович демонстрировал готовность служить, в независимости от того дадут ли ему жалование или нет. Жалование он, конечно, получил. Ему дали 30 рублей деньгами, да еще 10 четвертей прибавили к поместью [210]. Воевода Волынский остался им очень доволен.
Помещик Тюнин вскоре отправился в свое поместье в Тешевку, тоже очень довольный. И мы последуем за ним. Дело в том, что Филипп Иванович давно задумал выкупить из турецкого плена своего брата Богдана, который работал на турецких рудниках под Стамбулом. Собрав денег в 1625 году, он приехал в Москву и попросил в Посольском приказе выдать ему какого-нибудь пленного знатного татарина для обмена на брата. Дав расписку за пленного, Филипп Иванович привез его в Воронеж для обмена. Из Воронежа весть о татарине отправилась в Крым. Здесь решили совершить обмен. Богдан был привезен на ближайшем судне в Крым, а затем в Азов [211]. По договоренности пленных отпустили в одно время.
Филипп Тюнин в 20-е годы один из самых ярких представителей елецкого дворянства. В 1630 году он занимал пост губного старосты. Филипп Иванович умер на взлете своего могущества в 1630 году. Его земли были разделены между братьями, часть их унаследовала вдова Матрена [212].
Но вернемся к воеводской избе, где проходил смотр дворян.
Вторым после Тюнина на смотре был записан Степан Савельевич Ташлыков. Он известен в документах о Ельце за Смутное время. В 1615—1616 году Ташлыков поставлял мед на елецкий кабацкий двор. Степан Савельевич имел поместье в 270 четвертей. На его земле проживали 3 крестьянина и 5 бобылей. Поместье его, по указанию писца, «худо, запустела от черкаского разорения», т. е. от запорожцев Сагайдачного [213].
На службу Степан Савельевич явился на коне с саадаком и саблей [214]. За ним же значился еще человек с пищалью. Как видно, Ташлыков предпочитал пищали лук, возможно, считая, как и многие дворяне, что лук оружие более благородное своей древностью.
Воевода Волынский упрекнул дворянина в плохом вооружении, на что Степан Савельевич отвечал, что купит себе хорошего коня и оружие после того «как пожалует де меня государь денежным жалованьем по моему окладу». Степан получил денежного жалования 27 рублей и прибавку 10 четвертей к поместью [215].
Третьим представителем местной элиты был Леонтий Иванович Лужецкой. Он известен в Ельце еще по документам о строительстве 1592—1594 годов. Тогда он получил земли под Хорошим лесом — 150 четвертей. Он, как «старый помещик», фигурирует в десятне 1604 года. Леонтий Иванович владел землями в деревне Высокая (Жокова).
Лужецкой владел поместьем в 100 четвертей. На его землях проживали крестьянин и 3 бобыля. Про свое поместье он ответил воеводе: «поместье мое худо и пусто, запустело от черкаского разорения и от татар». Правда Леонтий Иванович имел вотчину в 30 четвертей в Карачевском уезде, но по его же словам «та вотчина запустела от литовских приходов».
Вооружение Лужецкого было скромным: самопал и сабля, за ним значился человек с пищалью. На смотре он получил 13 рублей и 8 четвертей земли к поместью. Кстати, в 1622 году Лужецкой сторожил государственные хлебные запасы [216].
После Лужецкого воевода обратил внимание на следующего дворянина Федора Кондратьевича Толстого. Он владел землями в починке Дубовом на Тростном ручье в Елецком стане. Федор Кондратьевич владел лишь 60 четвертями земли. На его землях проживали два крестьянина. Как и у большинства «коллег» поместье его было «худо от черкаского разорения».
На смотр Толстой явился на коне, с самопалом и рогатиной (копьем). В случае военных действий Федор Кондратьевич обещал, что будет с ним человек на коне. Он получил на смотре 20 рублей и 10 четвертей к поместью [217].
[singlepic id=1394 w=620 h=560]После знатных ельчан к воеводе потянулись и остальные. В целом смотр показал Волынскому, что елецкие дворяне к войне не готовы. Такой же вывод сделали воеводы и в других городах. Многие дворяне жаловались воеводе на обнищание, много звучало надежд на «государево жалование» [218]. Были и такие, кто являлся на смотр пешком, что было настоящим бесчестьем для дворянина. Воевода с неудовольствием разглядывал таких воинов, хмурился и лишь махал руками, давая понять, что и описывать его положение не стоит, итак все понятно. От войны России пришлось пока отказаться.
Итак, в 1620—1622 годах воеводой в Ельце был Семен Иванович Волынский. Он сменил на этом посту Леонтия Григорьевича Валуева. Волынские — старинный русский дворянский род, ведущий начало от выехавшего из Волыни к великому князю Дмитрию Ивановичу Донскому Дмитрия Михайловича Волынского-Боброка, прославившегося в Куликовской битве и женатого на сестре великого князя Анне Ивановне. Начиная с его сыновей, Бориса и Давида, бывших боярами, Волынские служили до конца XVII века боярами, окольничими, стольниками, стряпчими и воеводами. Брат Семена Ивановича, Степан, в 1617 году был послом в Англии. В 1623 году Волынский был сменен на посту воеводы Андреем Осиповичем Плещеевым. Помощником его (городовым головой) был назначен Федор Ахромеевич Сухотин. В 1624—1626 годах елецким воеводой был князь Федор Андреевич Елецкий, а головой — Иван Киселев. В 1626—1627 годах в Ельце находились воеводы Юрий Андреевич Звенигородский и Леонтий Агафонович Извольский, а в 1629—1630 годах — Василий Измайлов и Лавр Писарев.
Одним из итогов «времени войн» стал духовный кризис русского общества, московские люди «измалодушествовались» и «поистошалися» в своих нравах и понятиях. Начало духовного кризиса можно отнести еще ко времени Опричнины, но именно в Смуту этот кризис проявился наиболее сильно.
Духовный кризис нужно было преодолеть, и сделать это, наверное, было не легче, чем выйти из экономического и политического тупика. Люди, прошедшие через вседозволенность и безнаказанность смутных лет, успели привыкнуть к подобному образу жизни.
Во многом моральный упадок был вызван тяжелым материальным положением. Посмотрим для примера на некоторые факты из истории елецкого дворянства этого времени [219]. Большинство явившихся на смотр 1622 года елецких дворян получили характеристику «худых», их поместья многих были совершенно разорены и стояли пустыми.
По данным смотра 1622 года восемь помещиков обнищали и разорились до такой степени, что «бродят меж дворов», прося милостыни. Обращает на себя внимание и список вдов и сирот, составленный Волынским. Вдовы владели небольшим земельным участком — прожитком. У каждой вдовы были сыновья, но они еще не достигли служилого возраста — 15 лет. Общее число вдов — 12 человек, некоторые из них представляют особый интерес. В списке вдов и сирот упоминается шестилетняя Ульяна Павловна Великая. За ней числилось поместье в 30 четвертей, крестьян и бобылей у нее не было. Чем жила она, сказать весьма сложно. Можно думать, что Уьяна жила помощью соседей, но в тексте об этом нет никаких указаний.
Не меньший интерес представляет другой список мужчин сирот-недорослей. Большинство их имело судьбу совершенно одинаковую: их родители были убиты или уведены в плен Сагайдачным в 1618 году. Но правительство, видя в них будущих воинов, оставило за ними поместья в прожиток. Со своих поместий недоросли выставляли даточных людей. Следовательно, они имели у себя какую-то дворню.
Среди сирот и недорослей значатся и однодворцы, на землях которых не было крестьян или бобылей. Отдельную группу составляли дети, которые «бродят меж дворы». За ними числились поместья до 50 четвертей. Государство не списывало их со счетов. Вероятно, «бродить меж дворы» означало жизнь милостью соседей, надеждой на добрых людей. Общее число сирот в Ельце составило 130 человек.
С некоторыми сиротами жили родственники, которые помогали им по хозяйственным делам. Сирота Васька Гриднев 8 лет владел поместьем в 50 четвертей. Крестьян и бобылей у него не было, но с ним на дворе жил отчим Кирей Ломов. Причем отчим, видимо, никаких прав на поместье Васьки Гриднева не имел. Показательно, что он назван в документе не Киреем, а Кирюшкой, что может свидетельствовать о его молодости. Тут скорее действовал принцип найма: отчим — это работник, и, более того, он шел служить как даточный человек с этого поместья.
Многие помещики после Смуты бросали свои земли и шли в боярские дворы или в монастыри в служки, «а иные валялись по кабакам, а поместья их розданы».
Действительно пьянство получило широкое распространение после Смуты. Кабацкие книги фиксируют распространение в городах точек «корчемного пития», т. е. нелегального производства и употребления спиртного [220]. Но стоит заметить, что часто именно само население помогало в борьбе с нелегальным производством спиртных напитков.
Интересный случай произошел с елецким дворянином Арсением Лазаревым. Смута стала духовным потрясением для него и заставила бросить службу и пойти в монастырь. Причем, монастырь он построил на собственные средства вместе с сыном, который сменил его на службе. Монастырь получил название Преображенского и известен также в документах как Даньшина пустынь. Земля, выделенная под монастырь, принадлежала Лазаревым и, возможно, была куплена специально для постройки монастыря [221].
К 20-30 -м годам XVII века относится основание в Ельце нового скита. Основан он был на Каменной горе за рекой Елец. Вот как это место описывается в духовной литературе: «Оно с южной стороны отделяется от города речкой Ельчиком, а с восточной и северной — сухим каменистым рвом, называемым «Сухой лучок». В прежние время гора эта вся была покрыта лесом и привлекала своею тишиной любителей безмолвия, которые селились на сей отлогости к востоку. Тут же в предгории, на малой каменной равнине к югу, бьёт превосходный ключ холодной воды, которую древние иноки назвали святою» [222]. Каменная гора получила свое название от каменных выступов, опоясывавших гору в некоторых местах.
Эти земли приглянулись игумену мужского Троицкого монастыря, который в некоторых документах назван Моисеем. Это вызывает определенные вопросы. В деле о споре ельчан с боярином Иваном Никитичем Романовым 1628 года игуменом упомянут Авраамий. С другой стороны, в более поздних источниках встречаем указание на то, что скит был построен именно Моисеем с братьями по обету. Моисей мог стать игуменом не ранее 1629 года [223].
Идею о новом ските в далеком от городской суеты месте горячо поддержал один из иноков Троицкого монастыря Савватий. Савватий был далек от экономических расчетов и искал только духовного подвига. Он на собственные средства построил тут деревянную церковь в честь Рождества Пресвятой Богородицы и Знамения Курской иконы Божьей Матери. Примерно в то же время была построена здесь и вторая церковь во имя Святителя Николая [224]. Церкви были построены ближе к городу на самой Каменной горе. Савватий принялся за дело с большой энергией. Задуманное предприятие, связанное с закреплением этого участка для хозяйственных нужд Троицкого монастыря, переросло в более важное дело: основание нового большого скита с двумя церквами.
Построить церкви это одно дело, но другое — обеспечить их утварью, колоколами, книгами. Савватий купил на свои средства часть необходимого, но этого оказалось крайне мало и построенные церкви стояли пусты. Тогда Савватий обратился к жителям Ельца за пожертвованиями. Активность его была вознаграждена, и мирским подаянием церкви удалось вполне благоустроить. Согласно поздним источникам более всего финансовую поддержку монастырю оказали елецкий воевода Любим Шекловитый, местный купец Моисей Россихин и проезжавший тут по торговым делам купец Григорий Шустов [225]. Эти сведения не являются достоверными. Документально известно, что Шекловитый был в Ельце воеводой в 1687—1688 годах, т. е. в то время когда скит уже был превращен в женский монастырь. Елецкое купечество в 20-е годы только зарождалось, торговца Моисея Россихина в документах этих лет нет, хотя фамилия Россихиных в Ельце встречается. Скорее всего, предание смешивает время основание скита и время превращения его в женский монастырь. Но конечно, без поддержки ельчан Савватий не имел бы большого успеха.
Теперь в Ельце кроме мужского монастыря был еще отдельный скит на Каменной горе во главе с его строителем Савватием. Для насельников скита на Каменной горе существование было сложным, поскольку жили монахи мирским подаянием. Только активностью Савватия держался скит. Авторитет этого инока среди некоторых ельчан был очень высок, но иноков в этом ските было мало. Лишь некоторые из них, искавшие уединения, приходили на Каменную гору из Троицкого монастыря «человека по два, по три», «а иногда за скудостью» скит этот «бывал впусте, потому что те старцы жили по мирским домам и кормились мирским подаянием» [226].
Интересно, что в документах 1658 года, где фигурирует скит на Каменной горе, указанна только одна церковь Курской Божьей матери [227]. Монахи же назывались «пустынниками». Савватий не уповал на пожертвования ельчан, понимая, что основные вклады идут в Троицкий монастырь, и сразу принялся развивать хозяйство скита. Вскоре был посажен хлеб, разведены коровы и овцы. К середине века за скитом значилось 10 десятин хлеба,
10 коров и 20 овец, а также несколько бедных бобыльских дворов [228].
Что-либо конкретное сказать о Савватии сложно. Кто он и откуда не известно. Единственное о чем можно говорить с некоторой вероятностью так это о его возрасте. Мы достоверно знаем, что в 1659 году он возглавлял основанный им скит, был еще не очень старым, ему было, возможно, 50—60 лет. Следовательно, в 1628 году, когда основан был его скит, Савватию не было еще 30 лет.
В 20-е годы известно несколько крупных земельных споров между церковью и елецкими помещиками. Рассмотрим конфликт представителя елецкой служилой элиты Филиппа Ивановича Тюнина с Тешевским (Задонским) монастырем.
Преуспевающий помещик Тюнин имел земли в районе переправы через реку Дон еще во время Смуты. Рядом с его землями располагался небольшой Тешевский монастырь. Филипп Иванович усердно заселял свои земли в этом месте крестьянами и образовал даже небольшую слободку. Дела его здесь шли очень хорошо, чему способствовало выгодное хозяйственное и географическое расположение. В 1620 году он построил здесь храм и основал целое село Пречистинское. Тогда же монастырь предпринимает попытку размежеваться с Тюниным, но помещик решительно отказывается от предложенных условий и вообще от межевания. Расширяя свои владения, Ф.И. Тюнин присоединяет земли, которые «исстари» были за Тешевским монастырем, в частности, починок Елисеевский, покинутый крестьянами и разоренный в 1618 году. Конфликт за эти земли обострился в 1628—1630 годы, когда составлялось писцовое описание уезда. В ходе спора монастырю земли вернуть не удалось. В 1631 году Ф.И. Тюнин скончался. Земля перешла к его братьям Фёдору, Алфёру и Богдану. Тешевский игумен Прохор подал челобитную с просьбой вернуть монастырю Елисеевский починок. На этот раз монастырь добился своего, и земли были возвращены [229].
Но были и другие конфликты, куда более масштабные.
Зимой 1627 года лебедянец Андрей Гусев ехал к себе домой в деревню Ольховая слобода. В дороге он встретил себе попутчика. Им оказался крестьянин из вотчины знатного боярина Ивана Никитича Романова Тимофей. Поехали вместе. Крестьянин был весел и рассказывал, как хорошо ему живется в боярской вотчине: «Вот вы, лебедянцы, даете за девок вывод, а мы даром взяли девку из Елецкого уезда». И вскоре Гусев узнал, что «девку» благополучно женили на сыне Тимофея [230]. Лебедянец знал о том, кто такой Иван Никитич, потому не удивлялся истории, а только ухмыльнулся. Известное дело: самые разные люди боярина, холопы, крестьяне, бобыли, забирали понравившихся женщин из Елецкого уезда, не выплачивая положенный за это «вывод» и не обращали внимания даже на то, если какая-то из девушек уже была в браке.
Много еще интересного услышал Андрей Гусев в пути, от того и дорога показалась ему быстрой. Тимофей рассказывал о том, как угоняли они стада овец и коров пасующиеся возле елецких деревень и сел, как часто дрались с ельчанами. Особенно расхваливал крестьянин старосту боярина, который был организатором и вдохновителем всех предприятий романовских людей. Сам же Иван Никитич делал вид, что о происходящем ничего не знает, но радовался доходам с лебедянских вотчин и хвалил старосту за хитрость и старание.
Неудивительно, что аппетит старосты боярина Романова был достаточно велик, и терпение ельчан однажды кончилось. Иван Никитич Романов входил в число ближайшего окружения царя Михаила Федоровича, приходясь ему дядей. Он был также в хороших отношениях со своим родным братом — всесильным патриархом Филаретом, отцом царя. Вотчины боярина Ивана Никитича лежали на восток от Елецкого уезда за рекой Дон. Центром его земель было село Романово городище на реке Воронеж в Лебедянском уезде.
Свои земли боярин заселил холопами и крестьянами. Земли, принадлежавшие Ивану Никитичу, долгое время были дикие и не освоенные. Развивать этот край приходилось с нуля. Люди Ивана Никитича, пользуясь высоким положением своего патрона, постепенно начали притеснять ельчан. Вскоре притеснение это приняло самые откровенные формы грабежа и насилия.
Люди боярина отрядами в 40—50 человек нападали на деревни и села Елецкого уезда ночью и днем. Они вывозили крестьян и бобылей, грабили имущество, «жен и дочерей позорили», жали засеянный ельчанами хлеб и забирали себе, угоняли коров и лошадей.
Елецкие воеводы предпочитали не связываться с людьми боярина, и даже, когда ельчане приводили их пойманных с поличным, то никакого наказания они не получали.
Наконец в 1628 году ельчане решили написать в Москву царю Михаилу и патриарху Филарету жалобу на действия холопов боярина Ивана Никитича. Для написания челобитной в июне на дворе Елецкого Троицкого монастыря собрались представители всех сословных групп уезда. Главная роль на этом собрании отводилась, конечно, дворянам и духовенству. Среди собравшихся были игумен Троицкого монастыря Авраам, иеромонах Тешевского (Задонского) монастыря Геласий, дворяне Зиновий Перцев, Григорий Шуринов, Иван Бовыкин, Иван Бехтеев. Именно они реально решали, как составить челобитную от всего города и уезда.
Надо сказать, что челобитная была составлена в верном направлении. Ельчане жаловались не на боярина, а на его людей, делали акцент на том, что они служилые люди и охраняют государеву границу, и наносимые им убытки снижают их боеспособность. Был в челобитной и эмоциональный аспект: «А не будет вашей государской милости к нам, нищим богомольцам…, холопом вашим, пропадем мы без остатка. Послали к вам, государям, бить челом, заплакав. Не было нам такого разорения злого от Литвы (т.е. в 1618 году от Сагайдачного — Д.Л.), от ваших государевых недругов. И они нас попленили на одно время, а нынешнему, государи, плену, каков теперь над нами плен, от Ивана Никитич людей и крестьян, и конца нет».
Всего челобитную подписали 29 человек, однако составлена она была от имени всего города и уезда. Везти челобитную в Москву решили Григорий Шуринов, Зиновий Перев, Иван Бовыкин, Иван Бехтеев, Гаврила Тихонов, Ларион Трофимов, Иван Ермолов и Василий Яковлев. Вероятно, бедствия ельчан от людей боярина Романова были действительно велики, если они решились на такое опасное предприятие. С другой стороны, поколение Смуты умело бороться за свои интересы.
11 июля челобитная была доставлена в Разрядный приказ, который отвечал за оборону южных границ государства. Думный дьяк Федор Лихачев и дьяк Михаил Данилов через некоторое время вызвали ельчан на очную ставку с приказчиком боярина. Приказчик своей вины не признавал и утверждал, что ничего по этому делу сказать не может. Тем более не советовал он ельчанам продолжать это дело. Но елецкие дворяне были настойчивы.
Прохладным утром 20 июля 1628 года в царских палатах проходило очередное заседание Боярской думы. Первым делом дьяки докладывали наиболее важные дела. Здесь рассматривали разные вопросы, в основном обсуждали донесения послов, просьбы и спорные дела. Наконец, дьяк зачитал елецкую челобитную. На заседании Думы присутствовали бояре, включая самого Ивана Никитича, а также патриарх Филарет. Елецкая челобитная вызвала большое неудовольствие слушателей. Речь шла, пусть и о косвенном, но все-таки обвинении боярина Ивана Никитича Романова. Всем было ясно, что жалобы ельчан оправданы, но как можно было признать вину представителя правящей династии?
Было решено отправить в Елец для расследования и сыска дьяка Ивана Тимофеева и Никиту Дмитриевича Вельяминова. Сыщики должны были опросить также жителей соседних уездов Данкова, Лебедяни. Ливен. Елецкие дворяне были еще раз допрошены в Разрядном приказе на очной ставке с приказчиком Кондратием Кулигиным, который отвечал за земли боярина в Лебедянском уезде.
Кулигин утверждал, что в Елецком уезде никаких сел и деревень у боярина нет. Земли, на которые претендуют ельчане, еще в 90-е годы XVI века при Федоре Ивановиче и Борисе Годунове принадлежали Романовым. Здесь занимались промыслами крестьяне Александра Никитича Романов. Факты разорения приказчик не отрицал, но указывал на то, что ельчане всегда жаловались Ивану Никитичу на его людей, и он возвращал им все обратно, а виновных наказывал. Нынешнее обвинение ельчанами боярина (хотя ельчане, конечно, боярина лично ни в чем не обвиняли) и его людей — попытка разрешить старый спор за земли.
[singlepic id=1395 w=450 h=500]Ельчане на это отвечали следующее: «Когда земли эти были за Романовыми еще и Ельца не было, а как построен был Елец все земли в уезде были розданы им в поместья, доказательством этому служат соответствующие документы». Ельчане не отрицали того, что жаловались И.Н. Романову на его людей, и тот давал приказчику грамоты, по которым бесчинства надлежало прекратить. Но тот, по словам ельчан, «этих грамот не слушал».
На этом спор ельчан с приказчиком в Разрядном приказе закончился. Они должны были оставаться в Москве до конца этого дела.
Сыщики дьяк И. Тимофеев и Н.Д. Вельяминов отправились в Елец. В данном им наказе давалась инструкция, определяющая действия сыщиков. Вначале им надлежало выявить зачинщиков челобитной. В Разрядном приказе были уверены, что челобитная ельчан составлялась не от всего города, а была написана умыслом нескольких человек, желавших пересмотра земельных споров. Поэтому сначала московские посланники должны были сверить реальные подписи ельчан с челобитной, для чего надлежало собрать подписи на чистом листе. Вторым делом необходимо было удостовериться в том, что подписавшиеся лица реально существуют, особенно представители церкви. Далее надлежало провести допрос всех ельчан и жителей соседних городов. В сопровождение И. Тимофееву и Н.Д. Вельяминову были отправлены 10 московских стрельцов.
В начале августа 1628 года московские сыщики прибыли в Елец и сразу отправились на воеводский двор к Ю.А. Звенигородскому и Л. Извольскому. Они предъявили воеводам царскую грамоту, в которой елецким властям надлежало оказывать в розыске помощь и предоставить приезжим жилье и еду.
Потом начался сыск. Было записано количество храмов и монастырей в Ельце. Затем в съезжую избу для допроса по одному приглашались авторы челобитной. Но вскоре выяснилось, что помещики находятся в уезде, и их приезд затягивался. 11 августа сыщики посетили Троицкий монастырь, где составлялась челобитная. Здесь решено было продолжать следствие. Опросив жителей, они перешли к сверке подписей, согласно указанию, полученному ими в Москве.
На дворе Троицкого монастыря собралось много народу. Единодушие ельчан и подозрительность сыщиков накаляли обстановку. Первыми подходили ставить подписи священнослужители: игумен Авраам и некоторые священники церквей. Когда настала очередь священников Борисоглебского, Егорьевского, Никольского и Пречистенского храмов на двор вошел поместный казак Гаврила Черницын. Уже зная о происходящем, он стал громко кричать, призывая не расписываться в пустом листе. Слушая его, священники отказались ставить подписи. Вслед за Черницыным пришли другие челобитчики Пересвет Тараканов, Филипп Тюнин и Евсей Немцов. Они поддержали Черницына и отказались ставить подписи. Поднялся шум.
Иван Тимофеев пытался успокоить ельчан: «Руку надо прикладывать по государеву велению, а не по нашей затее». Но ельчан переубедить уже не удалось, и дело стало на месте. Пересеет Тараканов кричал, выйдя из толпы: «Знаем мы это воровское дело — к порозжей (пустой — Д.Л.) бумаге руки прикладывать». Таким образом, елецкий казак обвинял москвичей в том, что они хотели опорочить ельчан в глазах царя. Выведенный из себя Вельяминов ударил батогом Тараканова по голове. Тут же в дело вмешались стрельцы: схватив Тараканова и Черницына, они немедленно увели их в тюрьму.
19 августа Тимофеев и Вельяминов получили новое распоряжение из Москвы: Пересвета Никитича Тараканова и Гаврилу Астафьевича Черницына бить на площади батогами, лишить поместий и послать в Москву с приставами. Причиной такого сурового наказания было не доверие Москвы к казакам после Смуты, в которой они приняли большое участие. Активность казаков могла привести к бунту и всеобщему непослушанию. В Разрядном приказе действовали правильно, решив сразу убрать казаков из Ельца. Когда приказ был выполнен, следствие продолжилось, и уже в начале сентября все ельчане подписались для сверки на чистом листе.
После того как Тараканов и Черницын были доставлены в Москву, их сослали «на вечное житие» в Сибирь. Здесь они получили земли и стали местными дворянами. Кстати, они принимали участие в томских волнениях 1648 года [231].
Далее начались обыски, т. е. сбор сведений о деле в Ельце, Ливнах, Лебедяне, Данкове. В Ельце следствие показало, что подписи ельчан были подлинны, но большинство жителей поставивших свои автографы заявили, что текста челобитной не знали, и о ее содержании имели самое приблизительное представление. При обыске сбежал задонский священник Геласий, и сыскать его не удалось. Приехав за ним в Задонский монастырь, сыщики выяснили, что игумена в монастыре вообще нет, а управляет всем старец Перфилий. Перфилий ничего о судьбе Геласия не знал. Но Вельяминов не поверил этому, он арестовал Перфилия и отвез в Елец.
Убедившись, что большинство ельчан не участвовали в составлении челобитной, сыщики, получив соответствующие санкции из Москвы, посадили на три дня в тюрьму игумена Авраама и задонского старца Перфилия.
Интересным оказались показания елецкого помещика Евдокима Руднева. Он сидел в тюрьме уже долгое время из-за того, что его крестьянин совершил поджог строений Черницына и теперь скрывался. Руднев рассказывал, что к нему приходили Г. Черницын и П. Тараканов и угрозами заставили подписать челобитную. Он также рассказал, что лист на обороте, которого собирали подписи, был пуст. Н.Д. Вельяминов и И. Тимофеев прямо спрашивали его: от всего ли города писалась челобитная? Но на это Е. Руднев ничего сказать не мог.
В Елец также были приглашены лебедянские писцы и подьячий, составлявшие описание земель пограничных уездов Лебедяни и Ельца. По их словам земли, которое ельчане считали своими, всегда были за Романовыми, крестьян и бобылей там никогда не было. Составлявший писцовые книги в 1628 году Леонтий Погожий, также сообщил, что никаких споров за эту землю ранее не было. По словам писцов, крестьяне ельчан действительно бежали в вотчину к И.Н. Романову, но никаких жалоб на это не поступало. При составлении земельного описания в 1628 году писцы учитывали границы по книгам 1615 года.
Таким образом, дело принимало более ясный оборот земельного спора. Долгое время территория между Елецким и Лебедянскими уездами не имела четких границ. Это породило сумятицу и стремление захватить новые земли с обеих сторон.
Начался обыск в соседних уздах. Большинство жителей заявляли, что ни и чем таком они не слышали. Но были и те, кто торговал в Ельце и там слышал от местных жителей про «обиды и притеснения» со стороны людей И.Н. Романова. Ливенец М. Богатый служил в Чернавском остроге вместе с ельчанами в 1626 году и слышал от них о том, как люди И.Н. Романова ельчан бьют и грабят. В Лебедяне нашлись очевидцы, которые видели, как на рынке в Лебедяне люди И.Н. Романова били ельчанина И. Новгородова.
В ходе обысков была собрана информация о беглых крестьянах в вотчину И.Н. Романова, разграбленном имуществе и уведенном скоте. Оказалось, что елецкие помещики лишились 188 крестьян и 6 крестьянок. Отослав росписи в столицу, Вельяминов и Тимофеев получили новый наказ: ехать в вотчину к Романову и переписать крестьян, выяснить, кто был привезен силой или бежал, а кто «старый крестьянин» Романова.
Перепись крестьян слобод Романова показала, что елецких крестьян там нет, и, следовательно, челобитная ельчан была признана ложной. В царской грамоте по этому делу ельчанам вменялось в вину оскорбление боярина Ивана Никитича. Почему ельчане при составлении писцовых книг 1628 года не жаловались на захваты земель? — недоумевали в Москве. Большинство жителей соседних уездов не подтвердили претензий ельчан к людям Романова, а если и нашлись свидетели, то они лично ничего не видели.
Решение по делу ельчан было следующим: «За то воровское и за ложное, непригожее челобитье, что они оглашали боярина Ивана Никитича всякими непригожими делами, государь… Михаил Федорович и святейший патриарх Филарет Никитич… указали: елецких челобитчиков посадить в тюрьму, «бив батоги». Кроме того, со всех ельчан собрать потраченные на следствие деньги — 54 рубля, поместья ельчан, писавших челобитную, были отобраны в казну, но вскоре возвращены обратно.
Конечно, шансов выиграть это дело у ельчан было немного. Но «насильства» и грабеж елецких земель скоро практически прекратились, а ельчане получили свои поместья обратно.
Еще мы видим, в этом деле совершенно новое явление: спор с представителем правящей фамилии, чего нельзя было представить в досмутное время. Эпоха 20-х годов тесно связана с новым поколением людей, которые появились под влиянием Смуты. Это были люди особого склада и характера, активные и целеустремленные, амбициозные и расчетливые.
В 20-е годы окрепли связи ельчан с Доном. Многие жители города и уезда тайно выезжали «вниз» по Дону для заработка. На Дон везли железо, вино, кожи. У казаков покупали украшения, ковры, одежды, захваченные ими в боях с турками и татарами. Иногда ельчане примыкали в казачьи отряды и ходили через степь под Азов и на Крым, чтобы пограбить и захватить пленных. Конечно, была велика опасность самим попасть в плен и потерять товар после нападения татар или разбойников.
Иногда ходили поодиночке, но чаще большими группами. Для того чтобы отправиться на Дон, ельчанин брал с собой товар на продажу казакам и ехал в Воронеж. Здесь он находил на рынке или в кабаке таких же, как он, собиравшихся отовсюду. Собравшаяся компания решала ехать на стругах Доном или на лошадях степью. После компания отправлялась в казачьи городки, которые во множестве находились на среднем Дону. Официально такие поездки были запрещены, поскольку турецкое правительство протестовало против всякой помощи казакам, причинившим столько проблем Османской империи в северном Причерноморье.
Так, в 1627 году при размене пленными между татарами и казаками случайно была обнаружена группа русских людей возвращающихся с Дона на Русь. Это были торговцы, которые везли купленный у казаков товар: в основном татарских лошадей и награбленное у границ Крыма добро. Татары возмутились, и только вмешательство казаков спасло русских от гибели. Кстати, среди группы в 41 человек, 21 были жителями Ельца [232].
Риск поездки на Дон был велик, но соблазн получить легкую прибыль, также был значительным. И такая психология была характерная для многих.
Ляпин Д.А. История Елецкого уезда в конце XVI—XVII веков. Научно-популярное издание. — Тула: Гриф и К, 2011. — 208 с.
Источник http://vorgol.ru/istoriya-eltsa/istoriya-uezda-16-17-v/pokolenie-smuty/
Примечания:
209. РГАДА. Ф.210. Оп.4. Д.87. Л.4-6 об.
210. РГАДА. Ф.210. Оп.4. Д.86. Л.53 об.; Ф.1209. Оп.1. Д.131. Л.226; Ф.210. Оп.4. Д.87. Л.4.
211. Глазьев В.Н. Власть и общество на Юге России в XVII веке. Воронеж, 2001. С.189.
212. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Д.132. Л.1453.
213. Черкасами назвали тогда запорожских казаков.
214. Саадак — комплект состоящий из лука, колчана, налучья и проч.
215. РГАДА. Ф.210. Оп.4. Д.87. Л.5.
216. Там же. Ф.210. Оп.4. Д.86. Л.43; Ф.1209. Оп.1. Д.131. Л.135 об. Ф.210. Оп.4. Д.87. Л.5 об.
217. Там же. Л.6 об.
218. Там же. Л.8 об.
219. РГАДА. Ф.210. Оп.4. Д.87.
220. Там же. Оп.21. Д.8. Л.111-120.
221. Там же. Ф.1209. Оп.1. Д.138. Л.341.
222. Жизнеописание девицы Мелании, затворницы Елецкого Знаменского, на Каменной горе, девичьего монастыря. Задонск, 2006.
223. Воскресенский А. Город Елец в его настоящем и прошлом (Опыт исторического очерка). Елец, 1911. С.92.
224. Поликарпов Н.И. Святитель Митрофан, епископ Воронежский, в городе Ельце в 1682 году и основание им Елецкого девичьего монастыря // Воронежские епархиальные ведомости. Воронеж, 1896, №16. С.677.
225. Геронтий. Историческое описание Елецкого Знаменского девичьего монастыря, что на Каменной горе. Елец, 1895. С.12—14.
226. Материалы по истории монашества на Дону. Изд. Никольский В.П. // Воронежская старина. Вып. 5. Воронеж, 1905. С.16.
227. РГАДА. Ф.210. Д.433. Л.135.
228. Там же. Л.135.
229. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Д.132. Л.828 об.
230. Здесь и далее дело излагается по: Елецкая челобитная 1628 г. // Горлов В.П., Новосельцев А.В. Елец веками строился. Липецк, 1993. С.317—402.
231. РГАДА. Ф.214. Оп.1. Кн.204. Л.2 об. Л.92 об. За предоставленную информацию благодарю В.Г. Волкова (Музей истории Томска). См. также о П. Тараканове: Покровский Н.Н. Российская власть и общество. XVII—XVIII вв. Новосибирск, 2005. С.88.
232. Куц О.Ю. Донское казачество в период от взятия Азова до выступления Степана Разина. СПб., 2009. С.50.
Статья подготовлена по материалам книги Д.А. Ляпина «История Елецкого уезда в конце XVI—XVII веков. Научно-популярное издание», изданной в 2011 году под редакцией Н.А. Тропина. В статье воспроизведены все изображения, использованные автором в его работе. Пунктуация и стиль автора сохранены.
