Продолжение III главы III части книги «От Подстепья до Поморья. Елецкий край и Выговский край…»
2. Свадебная обрядность
В очерках М.М. Пришвина нашли свое отражение многообразные проявления древней и самобытной духовной культуры крестьян Выговского края: семейные обряды; обряды, связанные с традиционными занятиями и промыслами; традиционные верования; севернорусские представления о нечистой силе, колдовстве; представления о сакрально-магических свойствах животных; нашло свое отражение в очерках и богатое народное творчество Выговского края.
Важнейшую роль в семейной обрядности играли свадебные и похоронные обряды, глубинные символические смыслы которых были тесно связаны между собой.
Русская традиционная свадьба отличалась красотой, композиционной сложностью, большим количеством элементов, заключающих в себе разнообразные функции, это было развернутое театрализованное действо, в котором переплетались магические обряды, заговоры и приговоры, песни и танцы, игры и плачи. В свадебных обрядах гармонично соединялись действия, связанные с христианской православной традицией и дохристианскими верованиями.
Для русской традиционной свадьбы было характерно участие широкого круга родственников, соседей, односельчан.
Состав действующих лиц в свадебных обрядах был постоянным и исполнял установленные народной традицией роли. Центральными, главными фигурами являлись жених и невеста, вокруг которых разворачивалось свадебное действо, при этом сами они, согласно традиции, как правило, вели себя пассивно. Главным распорядителем на свадьбе обычно был представитель жениха – дружка (дружко). Его функции были разнообразны: он следил за тем, чтобы все обычаи были соблюдены в соответствии с традициями, он должен был веселить гостей, быть находчивым, уметь балагурить и импровизировать. Дружка, по народным представлениям, был наделен и магической силой. В севернорусских губерниях непременным участником свадьбы был колдун, бравший на себя обязанности сакральной защиты жениха, невесты и всех участников свадьбы. Кроме того, активными участниками свадебного действа были родственники с обеих сторон: родители жениха и невесты, крестные родители, сваты и другие родственники.
Согласно народным представлениям, восходящим к глубокой архаике, участники свадьбы со стороны жениха символизировали воинов, дружинников, отправившихся в военный поход за красной девицей, невестой. Отсюда — дружинная, воинская терминология «чинов» свадьбы: тысяцкий, старший боярин, бояре, жених – князь молодой. Помощники дружки назывались «поддружье», что созвучно с «дружиной», «дружинушкой хороброй».
Каждый персонаж свадьбы отличался своей одеждой или каким-то ритуальным элементом: полотенца, ленты, платки, цветы. Невеста в предсвадебные дни и в дни самой свадьбы несколько раз меняла одежду и головной убор, что символизировало перемену в ее состоянии. Жених не менял одежды, но имел свои символы: цветок или букетик на головном уборе или на груди, платок или полотенце на плечах и т.д. В день свадьбы жених и невеста должны были одеваться нарядно и во все новое.
Играли свадьбу от двух-трех дней до недели и более. Начальный период состоял из сватовства, сговора, осмотра хозяйства жениха, смотрин невесты, рукобитья. Эти основные этапы в разных губерниях и уездах по-разному сочетались между собой и выстраивались в определенной последовательности. В соответствии с местной традицией они могли меняться местами или несколько этапов объединялись в одном.
Почти везде последний день перед свадьбой назывался девичником, ему придавалось особое значение, он являлся таким же ключевым моментом свадебного обряда, как и просватанье (сговор, пропой невесты), но имел психологически иное содержание – невеста порывала со своей девичьей жизнью, свободой и своим домом. Девичник состоял из целого комплекса обрядов: «изготовление красоты» («воли»), расплетание косы, мытье в бане, прощание с красотой и передача ее подругам, угощение участников обряда женихом. Красота или воля являлась символом девушки, она связывала ее с прежней жизнью и обычно выражалась каким-либо предметом. Им могли быть кудель, лента, венок, платок, повязка, небольшое маленькое деревце и т.д. В одних местах красоту невеста передавала своей лучшей подруге или младшей сестре, в других ее уничтожали, разрывали на части или делили между собой подруги невесты. Расставание с красотой сопровождалось расплетанием косы, косу расплетали или накануне или утром в день свадьбы, это исполнял кто-либо из родни невесты. Все действия сопровождались обрядовыми причитаниями невесты. Кульминационным моментом обряда было выплетение ленты, которую невеста передавала своим подругам. В севернорусских и центральнорусских губерниях расплетение косы часто совмещалось с обрядовой баней невесты, посещение бани предусматривалось и на следующий день после свадьбы.
Особенно развернутым, поэтичным, полным драматизма девичник был в северноруских губерниях, где долгое время сохранялась традиция обрядовых причитаний невесты.
Церемонии свадебного дня отличались множеством местных, региональных вариантов. Между южнорусской и севернорусской свадьбой имелись также и структурные различия. В южнорусском варианте, сохранявшемся еще к началу XX века, в день свадьбы свадебный поезд жениха заезжал за невестой для венчания, после которого обе стороны опять разъезжались по своим домам. Ближе к вечеру жених вновь приезжал за невестой, и свадьба переносилась в дом молодого. На севере России молодые после венчания отправлялись сразу в дом молодого.
Одним из главных событий свадебного обряда являлось свадебное застолье, собиравшее всех участников свадебного действа, имевшее установленные традицией ход, структуру и символику. Свадебный пир, как и все остальные этапы свадьбы, имел множество местных особенностей и вариантов, но основное его содержание – пировать и веселиться.
Организующим поэтическим, структурным и эмоциональным стержнем русской традиционной свадьбы был многожанровый свадебный фольклор – одно из наиболее ярких и красочных явлений устного народного творчества. Свадебный фольклор отличался разнообразием жанров, глубиной и выразительностью поэтических образов, архаической символикой. «В ряде эпизодов свадебного обряда диалоги между действующими лицами велись в форме причитаний. Невеста с причетами обращалась то к отцу, то к матери, то к братьям и сестрам, то к своим подругам, прося заступиться за нее, не отдавать «в злы-чужи люди», дать ей еще погулять на свободе. … Также в форме причетов невеста прощалась с родным домом, деревней, своим девичьим головным убором и девичьей косой» [165, 470].
Для русского человека семья имела основополагающее значение, поэтому вступление в брак, создание семьи являлось одним из наиболее важных событий крестьянской жизни.
В очерке «Вопленица» М.М.Пришвин дает развернутую картину севернорусского свадебного обряда, насыщенную яркими этнографическими деталями, многоплановой архаической символикой: «Вот тут-то и началась церемония, о которой с величайшей готовностью, во всех подробностях рассказала мне Степанида Максимовна.
Совершенно так же, как и в новгородскую старину, сватом сходил крестный отец. Хотя и сяжно было, но не сразу согласились невестины родители. «Позвольте,- сказали они,- думу подумать, вот родня соберется».
И другой раз приходил сват. На третий привезли жениха пить рукобитье» [145, II, 52].
Крестные родители играли важную роль в жизни своих крестников. Они должны были помогать им советами, наставлять, оказывать помощь в социализации, брать на себя заботу о крестниках в случае смерти или болезни их родителей. В свадебной обрядности, как мы видим, крестный отец выступает сватом.
По приезде жениха на рукобитье «Затянули столы скатертями, хлеб-соль положили, у иконы свечку затеплили, утиральник повесили. Помолились богу и выпили рукобитье» [145, II, 52]. После рукобитья невеста считалась просватанной и начинала выполнять необходимые обрядовые действия, в севернорусском регионе они включали в себя посещение родственников, соседей, подруг, прощание с девичеством, «вольной волюшкой» — все это сопровождалось развернутым театральным действом «голошения», то есть исполнения обрядовых свадебных причитаний-импровизаций.
«Почти целую неделю Степанида гостила и вопела у всех кумушек, сестреюшек и даже соседей. Придет, бывало, к кому-нибудь, а уж там для нее самовар согрет, на столе тарелка с пряниками, со всем, что найдется. Посидят, побесёдуют, а на прощанье невеста вопит «легоньким вопом»:
Отпустите на мою слезну слезливу на свадебку,
Когда я буду расставаться с своей вольной волюшкой» [145, II, 53].
«В это время и научилась Степанида вопеть по-свадебному, или «стихи водить». Ей казалось, что свадебные причитания сами собой пришли ей в голову, как понадобилось. Но на самом деле, незаметно для себя, она из года в год постигала эту премудрость, прислушиваясь к «голосу» других невест. Многое, конечно, создалось и так, как думает Степанида Максимовна, то есть непосредственно вылилось» [145, II, 52].
Девушка по очереди обращается к людям из привычного ей окружения. Сначала к отцу: «Вся в слезах благодарила она отца и приносила ему покор, благодарность великую, что не жалел он для нее «казны собенной несчетной», покупал ей цветно платьице лазурево, «снаряжал и отправлял ее по честным владычным праздничкам». Теперь она просила его не пожалеть своей скорой скороступчатой лошадушки и собрать всю родню к последним столам белодубовым» [145, II, 53]. Затем она обращалась к родственницам, соседям и подругам, в том числе и к любимой умершей «подруженьке».
«Всех обошла Степанида и вдруг вспомнила про свою любимую подруженьку, теперь покойницу:
Уж вы повийте, тонкие ветры холодные,
Из-под холодной из-под северной сторонушки…
Раскатитесь, пенья, колодья валючии,
И повыстань, моя красная красивая подруженька…» [145, II, 53].
В этом примере отражается распространенная русская традиция предсвадебного обращения к близким умершим, как правило, это были умершие родители, на могилу которых ходила перед свадьбой причитать невеста, прося их благословления, или, как в данном отрывке – подруга. Этот обычай связан с элементами культа предков, который был очень распространен у восточных славян, и характерными для традиционной культуры представлениями о тесной взаимосвязи мира живых и мира умерших. Этот мир часто ассоциировался с северной стороной, что мы видим и в приведенном выше отрывке, где упоминаются «ветры холодные» и «северная сторонушка».
Тексты голошения невесты были насыщены глубокой архаической символикой. В народных представлениях, вода – одна из первых стихий мироздания, источник жизни, средство магического очищения. Вместе с тем водное пространство осмыслялось как граница между этим и тем светом, путь в загробный мир, место обитания нечистой силы и душ умерших. В обрядовых голошениях невесты эта стихия играет важную символическую роль. «Проснувшись, она просила принести холодной свежей водушки с этого Выг-озера страховитого. Но эта вода оказывалась со мутом и ржавчиной. Подруженьки приносили со струистой быстрой реченьки, но и эта вода была бессчастной. Наконец, водушка из темного леса из колодечка оказалась счастливой и могучей» [145, II, 54]. Символика воды связана, с одной стороны, с ее природными свойствами: свежестью, прозрачностью, способностью очищать, с быстрым движением; с другой стороны, с мифологическими представлениями о воде как о чужом и опасном пространстве. Подобная двойственная оценка воды как оздоравливающей и одновременно смертоносной стихии проявилась в сказочных мотивах о живой и мертвой воде. Мутная и грязная вода (как вода из Выг-озера страховитого) имеет негативную символику – предвещает болезнь, смерть, грусть; речная вода оказывается «бессчастной», так как, зачастую в народных представлениях, символизирует слезы. Такие признаки проточной воды, как быстрое течение, могли ассоциироваться с быстротечностью, потерями. Проточная вода, также как и огонь, считалась устойчивым символом быстроты. В то же время устойчивы были представления о живительной и целительной силе воды. Такой водой в пришвинском тексте оказывается лесная вода из колодца. Колодец в мифологии многих европейских народов играл важную роль. Он мог восприниматься как проход в потусторонний мир, место обитания духов. Культ почитания священных колодцев, как источника целительной, живой воды, имел общеевропейское распространение.
Следующим, часто употребляемым символом в свадебных голошениях является гребень: «Тогда Степанида просила мать взять частозубчатый гребешок и расчесать дорогу вольну волюшку» [145, II, 54]. В день венчания жених преподносит Степаниде, в числе других символических подарков, гребень.
Гребень традиционно относился к числу предметов-оберегов, а также женских и эротических символов. Из-за наличия частых зубьев и контакта с волосами, пряжей, шерстью гребень ассоциировался с богатством, изобилием, урожаем и наделялся магическими свойствами.
У славян существовали многочисленные запреты и правила обращения с гребнем. По болгарским обычаям, девушка или невеста прятала свой гребень от посторонних, так как считалось, что через него можно наслать порчу. Окончив расчесывать волосы, она заворачивала гребень в полотенце и клала его в тайное место. Украинские девушки, заплетая косу, тянули ее за кончик со словами: «Расти коса от пояса до долу», а затем тоже прятали гребень. Его нельзя было класть на стол или окно – «ангел не сядет». В рудиментарном виде подобные представления сохраняются у русских и к настоящему времени. Белорусы Витебской губернии также не позволяли класть гребень для волос на стол и вообще на видное место, считая, что от этого может случиться какая-нибудь неприятность. Украинцы Карпат, купив новый гребень, сначала расчесывали им кота, собаку или даже свинью, чтобы зубья дольше не ломались. Поляки по упавшему гребню определяли, какого гостя ожидать – частого, если упал частый гребень, или редкого – если редкий. Женщины обыкновенно расчесывали волосы роговым гребнем, но в случае выпадения или болезни волос пользовались гребнем ткацким. Этим же гребнем, внесенным в хату после святок, женщины в Полтавской губернии чесали голову, чтобы не клонило ко сну за работой. Повсеместно у восточных славян на святки выносили из дома гребень, веретено, прялку и другие ткацкие принадлежности – считалось, что это защищает людей от змей, а скот от болезней. [180, 540]
Гребень широко использовался в девичьих гаданиях и любовной магии. Гребень как предмет женского туалета наряду с кольцом, лентой или зеркальцем мог символизировать гадающую девушку, но иногда фигурировал и как атрибут жениха. В Белорусском Полесье девушки клали на ночь под голову гребень и по тому, кто во сне будет им расчесываться, узнавали своего суженого. В русском варианте подобного гадания присутствует мотив расчесывания девичьих волос как символ брака, вспомним приговор, который применяли костромские девушки: «Суженый-ряженый, приди, умой меня, причеши меня, опояшь меня». На Вологодчине девушки на святках вывешивали за окно гребень, и приговаривали: «Суженый-ряженый, приходи голову чесать». Такой же приговор использовали еще во второй половине XX века в святочных гаданиях девушки Елецкого края. На Псковщине в знак насмешки над девушкой, которой изменил парень, был распространен обычай во время гулянья жечь гребень. Гадание с гребнем было зафиксировано еще в XIII веке в «Каталоге магии Рудольфа», созданном в средневековой Германии. Там говорилось о западных славянах: «Готовят воду и вместе с гребнем, овсом и куском мяса ставят со словами: Приди, сатана, искупайся, причешись, своему коню дай овса, ястребу – мяса, а мне покажи мужа моего» [180, 541].
Активно использовался гребень и в продуцирующей магии, обеспечивающей урожай, обилие и богатство. Так, сербы, выходя на первый сев, клали в мешок с семенами гребень, «чтобы жито было частым, как зубцы у гребня». С той же целью приготовленные для сева семена помешивали гребнем. В восточной и южной Сербии гребень закапывали в первую борозду, а вечером забирали домой. Хорваты, собираясь вести скот на продажу, чесали его гребнем, приговаривая: «Сколько зубцов – столько покупателей». Русские в Московской губернии расчесывали овец, а вычесанную шерсть и сломанную гребенку бросали в загон к овцам, чтобы у них было больше шерсти. [180, 542]
Гребень мог нести и негативную символику, быть атрибутом демонов и порчи. В Новгородской губернии считали, что колдуны творят свои чары при помощи гребенки. Схожие представления бытовали у многих славянских народов. Так, у сербов гребень использовали для наведения порчи на молодых: в день венчания ставили два чесальных гребня по обе стороны дороги, а когда молодые проходили, гребни соединяли и прятали. Гребень являлся характерным атрибутом многих женских мифологических персонажей, которым приписывали склонность расчесывать свои длинные волосы, например, русалки. В то же время гребень использовался и в качестве оберега от нечистой силы, порчи и болезней. У восточных славян гребень или веретено клали в колыбель, чтобы ребенок спал спокойно. [180, 542]
Гребень в русской традиции являлся обязательным свадебным подарком и содержал в себе большое количество архаических символов и ассоциаций, восходящих к глубокой общеславянской древности.
В пришвинском очерке Степанида в свадебном голошении просит мать «… взять частозубчатый гребешок и расчесать дорогу вольну волюшку, свою косу красовитую по единому по русому по волосу и завязать семью шелковыми ленточками» [145, II, 54]. Выражения «вольна волюшка» и «коса красовитая» ведут нас к важному поэтическому этапу севернорусской свадебной обрядности («красованию»)– прощанию девушки с девичеством, со своей «вольной волюшкой». Девичью волю чаще всего символизировала лента или головная повязка, отсюда «шелковые ленточки» в голошении Степаниды.
Понятие «вольной волюшки», воли в семейных обрядах и фольклорных текстах связываются, прежде всего, с девушкой, с атрибутами девичества, со свободной девичьей жизнью до брака. У поморов девушки пели: «Куда мне девать волю вольную, да мое чесно девичество». В русских свадебных песнях южной Сибири пелось: «Ах ты, воля, ты, воля, батюшкина, ах, ты, нега, ты, нега, матушкина! Я у батюшки жила красовалася, я у матушки жила по своей воле. По утру раным-раненько не вставала…». В русских свадебных песнях замужество невесты воспринимается как переход или продажа в неволю (на Вологодчине говорили: «Она из воли выходит в неволю»), лишение воли, «пропивание» ее. В Архангельской губернии девушки пели: «Да пропивают мою волюшку/ На чужу-то на сторонушку». С волей также можно расстаться, «проиграв ее в карты», о чем пели новгородские девушки: «Ой, проигралась красна девушка/ Да проиграла волю вольную». Волю смывали с себя в бане во время обрядового омовения невесты перед свадьбой: «Штобы смыть те сиротиночке/ Свою да красну красоту,/Свою да вольненькую волюшку». Замужество воспринималось как переход из вольной воли в волю зависимую, чужую, мужнюю. Олонецкие девушки пели: «У чужого ведь чужанина будет волюшка спрошоная,/ А гулянье доложоное». [180, 428]
В русском свадебном обряде были известны различные ритуальные действия, направленные на обладание волей, то есть властью одного из супругов над другим. Так, например, жених, садясь за стол рядом с невестой, старался положить под себя конец ее шубы, «чтобы волю ее прижать». В Вологодской губернии невеста, выливая на ноги жениху воду, которой она умывалась накануне на девишнике, приговаривала: «Твоя вода, а мне взять с тебя волю». Там же, по пути от венчания невеста спрашивала жениха, чье поле они проезжают, и, получив ответ – поле наше – тихо говорила: «Поле-то ваше, да воля-то будет наша».
Мотив воли как свободной девичьей жизни до брака в севернорусском свадебном обряде и фольклоре приобретал разнообразные формы и был связан с мотивом «девичьей красоты» — символа девичества. В поэтических текстах свадебного обряда образ воли вольной может соотноситься с растительным миром: волю сеют, зарывают под яблоней, отпускают в поле, в осинник; она заблудилась в темных лесах, в частой траве, загулялась в чистых полях, гуляет в саду, среди винограда, садится на березу, и девушки ломают волю, когда делают венки. Образ винограда, виноградного сада традиционен для севернорусского фольклора и архаичен по своему происхождению, восходя к периоду проживания славян на Дунае и в Причерноморье. Олонецкая невеста отдает волюшку «к красну солнышку в беседушку, к светлу месяцу на думушку, к зорям на свиданьице, к звездам на расселеньице», «к звездам на поминаньице, ко лунам на потешаньице». [180, 429]
Воля наделяется зооморфными чертами: ее запрягают, она бежит лисицею, куницею, имеет крылья, улетает от невесты, летит птицей, садится «утушкой» на заводи, плавает «рыбушкой» в озере, а жених ее вылавливает.
Во время обрядового мытья невесты в бане воля принимает облик угля, огня, серой уточки, горностая, белой лебеди. [180, 429]
В свадебных причитаниях воля предстает красной девушкой, воля рыдает, сердится, кланяется, в церкви молится богу, венчается – то есть, наделяется человеческими чувствами, эмоциями и действиями.
Однако наиболее устойчива и постоянна в севернорусских поэтических текстах связь девичьей воли с головой и волосами, чаще всего с косой. Недаром у Пришвина Степанида просила мать «… расчесать дорогу вольну волюшку, свою косу красовитую по единому по русому по волосу». В севернорусском свадебном обряде косу невесты называют волей, также волей могла называться лента в косе (в Олонецкой и Вологодской губерниях), лента на голове, небольшой повойник, кокошник. Все эти предметы используются в ритуале прощания невесты с девичеством, который назывался – отдавать волю, сдавать волю, отнимать волю, отпускать, снимать, жечь, погасить волю. Невесте расплетали косу, выплетали ленту из косы (вспомним рассказ няни из пушкинского «Евгения Онегина»), срывали бант с головы и бросали на пол; сама невеста снимала и отдавала ленту брату, сестре или подругам. Ритуал «отдавания воли» сопровождался причитаниями невесты, в которых она прощалась с девичеством. [180, 430]
Причитывания Степаниды полностью соответствуют этнографическому контексту, традиционной свадебной символике, поэтическим и обрядовым образам: «Долго-долго причитывала невеста. Все спрашивала, куда бы положить свою вольную волюшку: обернуть заюшкой, водоплавной утушкой, повесить на липовой жердочке или у матери в виноградном зеленом саду? Но везде ее воле было не место и не местечко. Осталось разделить ее между подружками советными» [145, II, 54].
Повествуя о свадьбе Степаниды, Пришвин раскрывает перед нами развернутое театральное действо, которое представляла собой севернорусская свадьба со всеми ее этапами: «продажа» и «пропой» невесты, обмен подарками, свадебные песни, дорога в церковь, венчание, свадебный пир, обрядовое посещение бани. Упоминает Пришвин и традиционные свадебные чины: такие как «тысяцкий», «брюдьга», «дружки» и терминологию (жених – «князь»). Отмечается Пришвиным и такая характерная черта севернорусской свадьбы как присутствие колдуна, охраняющего жениха и невесту, гостей и родственников от сглаза и порчи:
«Утром в день венчания явились, наконец, поезжане: жених, его родители, тысяцкий, брюдьга. Их встретили подруженьки свадебными песнями.
Когда все расселись по порядку: ближняя родня повыше, дальняя пониже, тысяцкий постучал батожком по грядке и сказал, обращаясь к дружкам:
— Господи Иисусе Христе, а подайте нам, за чем мы пришли!
Подружки сходили к невесте и сказали:
— Есть в дороге, да пала погода, занесло дорогу порато.
Наконец, появилась Степанида, поднесла «князю» на подносе платок, а он положил ей денег, мыло, зеркало и гребень. Началась церемония продажи невесты. За невесту просили денег, торговались, уверяли, что она им стоила дорого, что ее кормили, поили, одевали. Наконец, Степаниду продали и пропили. Одним словом, разыграли комедию, взятую из старинных времен языческого славянского быта. После этого оставалось отдать долг и новейшим христианским временам – повенчаться в церкви.
Но не так легко язычникам стать христианами. Уже в то время как отец и мать благословляли Степаниду иконой, принимались всякие меры, чтобы враг не испортил молодых, не бросил бы чего между ними. Был приглашен специально для этого даже колдун с Химьих песков. Особенно стерегли молодых, когда сажали в сани. Усадивши, их хорошо закутали и отвезли в церковь.
После венчания поплыли на лодках, так же как и в Венеции, на Карельский остров к жениху. Там молодых обсыпали хлебными зернами, молились, здоровались, обходили столы. Тут собралось народу «лик ликом», было последнее столование. Пили «горько», клали деньги в рюмки. Наконец, молодых увела проводница спать. На глазах ее молодая сняла у князя сапог, и он положил ей в него деньги…
Утром вытопили байню, и проводница сводила в нее молодых» [145, II, 54-55].
В пришвинском описании перед нами последовательно предстают этапы и характерные элементы севернорусской свадьбы: обилие гостей, одаривание молодых, взаимное одаривание молодых, обсыпание хлебными зернами (символ богатства и изобилия); охрана молодых от порчи и сглаза, особенно на пути в церковь (когда молодые, по народным представлениям, более всего уязвимы для колдовства), свадебный пир со строгой иерархией гостей и участников.
Многие из обрядов поражают своей архаичностью. Так, молодая снимает у «князя» сапог, что сразу приводит на память знаменитый отрывок из «Повести временных лет», рассказывающий о событиях X века. Гордая полоцкая княжна Рогнеда, отвечая отказом князю Владимиру Святославичу на его предложение о женитьбе, заявляет, что не хочет снимать сапоги с «робичича» (сына рабыни). Как известно, матерью Владимира была рабыня — ключница Малуша.
Одаривание невесты женихом, описанное Пришвиным, также является древней традицией, известной многим народам Европы и описанной в их фольклоре и народном творчестве. Так, в датской средневековой балладе «Королева Бенгерд» главная героиня наутро после свадьбы требует у мужа традиционный подарок:
«Утром, едва очнувшись от сна,
Подарка потребовала она» [177, 47].
В знаменитом ирландском эпосе «Угон быка из Куалнге» королева Медб заявляет своему мужу королю Айлилю: «Ибо я потребовала особенного брачного дара, какого до меня ни одна женщина Ирландии еще не требовала от своего мужа…» [64, 603].
Традиционным для свадебной обрядности является и посещение бани. Свадебная баня включает два вида ритуалов: посещение бани невестой накануне свадьбы и мытье молодоженов утром на второй день свадьбы. Пришвин упоминает о втором варианте.
Для свадебного обряда была характерна смена прически и головного убора невесты, что символизировало ее переход из девичества в категорию замужней женщины. Голова замужней женщины всегда должна была быть покрыта (на Севере повседневным головным убором замужней женщины был платок, богатым и праздничным – кокошник). Прическа также претерпевала изменения: девушка заплетала волосы в одну косу, во время свадебного ритуала косу невесты расплетали, замужняя женщина заплетала волосы уже в две косы, особым образом укладывая их на голове. Изменения прически и головного убора отражали изменения и в типе поведения невесты и замужней женщины, что оказалось метко подмечено Пришвиным: «В девках все хороши, всякая жениха хочет и себя смиренницей ставит, поди ее раскуси. А вот как завязали рога на голове, так и скажет: «Теперь моя голова прикрыта, знать я никого не хочу»» [145, II, 55].
От Подстепья до Поморья. Елецкий край и Выговский край – исторические регионы России в творчестве И.А. Бунина и М.М. Пришвина: монография. — Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2012. — 238 c.
Постоянная ссылка: http://vorgol.ru/istoriya-eltsa/ot-podstepya-do-pomorya/svadebnaya-obryadnost/
Примечания:
64. Ирландский эпос [Текст]. М., 1973.
145. Пришвин, М.М. Собрание сочинений [Текст]: в 6 тт. / М.М. Пришвин. М., 1956.
165. Русские [Текст]. М., 1997.
177. Скандинавская баллада [Текст]. Л., 1978.
180. Славянские древности [Текст]: этнолингвистический словарь в 5-ти тт. М., 1995.
Статья подготовлена по материалам монографии А.А. Пискулина «От Подстепья до Поморья. Елецкий край и Выговский край – исторические регионы России в творчестве И.А. Бунина и М.М. Пришвина», изданной в 2012 году. Статья полностью повторяет стиль и пунктуацию автора.
