Продолжение II главы III части книги «От Подстепья до Поморья. Елецкий край и Выговский край…»
3. Поселение, жилище, усадьба
Дом и усадьба являлись центром жизненного, культурного и мифологического пространства русского человека.
Крестьяне Русского Севера строили просторные высокие срубные жилища, объединявшие под двускатной крышей жилые и хозяйственные помещения. Такой тип жилища в этнографической литературе получил название «дом-двор». Сами крестьяне называли его «изба» или «хоромы». Материалом для строительства служило дерево. В отличие от юга России здесь оно было легкодоступным благодаря обилию лесов. Пол жилых помещений приподнимался над землей на 1,5 – 2 метра, что было вызвано суровым климатом и влажностью почвы. Образовавшееся пространство называлось «подклет» или «подызбица». Обычно его использовали для хозяйственных нужд: хранили утварь, продукты, держали молодняк скота или птицу, но иногда подклет могли сделать и жилым. Когда нижние бревна подгнивали, их заменяли на новые. Сзади к жилой части дома примыкал двухэтажный двор, объединявший различные хозяйственные помещения. В нижнем этаже устраивались хлева и загородки для скота, отсюда ворота вели на огороды и гумно. На верхнем этаже двора — «повети» держали хозяйственный инвентарь, средства передвижения, корм для скота, там же строились небольшие неотапливаемые «клети» или «горенки», в которых хранили домашнее имущество семьи и в теплое время года жили молодые семейные пары. В верхний ярус вел настил-помост из бревен для проезда лошади с телегой. Он назывался «взъезд» или «взвоз». Дворы зажиточных крестьян были большими и благоустроенными.
На фасаде избы прорубали несколько окон, которые часто украшали резными наличниками. Постройку оживляли крыльцо при входе в дом, галерея, нередко опоясывающая дом на уровне окон, иногда декоративный балкон. Архитектурный облик северной избы был красив и живописен. Поверхность стен и кровли украшалась тонкой резьбой или прорезью, иногда расписывалась красками. Концы выступающих из-под кровли бревен обрабатывались в виде пластичных скульптурных изображений животных, птиц, мифологических существ и геометрических фигур. Высокий уровень мастерства оформления крестьянской избы являлся продолжением и развитием древних русских художественных традиций, таких как резьба и роспись домашней утвари, вышивка и кружевоплетение. Наиболее яркое воплощение эти древние традиции нашли в архитектуре Русского Севера. Здесь большое значение имел плотницкий промысел, особенно развитый в Олонецкой губернии. На фоне суровой и величественной природы, в окружении бескрайних просторов и дремучих лесов русские крестьяне создавали высокохудожественные памятники народной архитектуры, составлявшие вместе с природными пейзажами неповторимые по красоте ансамбли.
Наиболее распространенным типом поселений на Русском Севере являлась деревня, состоявшая из небольшого количества дворов. Пришвин описывает также поселения, в которых могла проживать лишь одна семья, выселившаяся из своей деревни. Такой тип поселений в русской традиции назывался выселками или починком и в условиях нехватки плодородной земли являлся на Русском Севере довольно распространенным. «В этом суровом климате люди любят расселяться поодиночке, выискивая новые и лучшие места. Выселится куда-нибудь к лесному озерку и живет себе с своим семейством среди простора леса, воды и камня, в неустанном труде. Впрочем, связь с деревней не разрывается; там его родственники и вообще все ближние. Он даже и не считает, что отделился от деревни; его починок называется тем же самым именем» [145, II, 61]. Как правило, со временем из таких поселений вырастали новые деревни. «Он устроился, обжился. Мало-помалу возле его дома появился другой, третий, возникла деревенька с тем же названием. Вот, например, деревня Кайбасово на Выг-озере, подальше от него есть еще Кайбасово, а если поискать в лесу хорошенько, то наверно найдется еще Кайбасово: это уже будет починок, один дом. Так расселяются на Севере, и потому так часто встречаются деревни в два-три дома» [145, II, 61]. Для Русского Севера, особенно Олонецкой губернии, характерно наличие большого количества озер, часто весьма обширных, таких как описанное Пришвиным Выг-озеро. Следствием этого явилось широкое распространение островных поселений, нетипичных для большей части ареала расселения русских. Такова деревня Карельский Остров, где поселился Пришвин, собирая материал для своих очерков. Пришвина, уроженца центральной России, поразили эти севернорусские деревни на островах.
«Мне казалось удобнее ознакомиться с этим краем, если поселиться где-нибудь в деревне в центре его и отсюда уже ездить на лодке на юг или на север. Как раз посредине длины Выг-озера, на одном из его бесчисленных островов, есть деревенька Карельский остров. Вот ее-то я и избрал своим пристанищем» [145, II, 29].
«Раз ловцы завезли меня на большой остров, где обитал с семейством всего лишь один житель, Григорий Андрианов. … Когда мы подъезжали, на берегу острова у большой избы играло в рюхи множество босых, полуодетых, но здоровых ребят» [145, II, 78].
«Вероятно, многие из необитаемых теперь выгозерских островов были когда-то заселены. Иногда увидишь врубленный в дерево восьмиконечный староверческий крест, иногда попадаются сложенные в кучи, очевидно рукою человека, камни. Местные люди здесь находят котелки, монеты, стрелы. Есть много поверий о зарытых кладах» [145, II, 34].
Несмотря на разбросанность поселений, их удаленность друг от друга, зачастую разделённость водой, жители деревень интенсивно общались, поддерживали тесные экономические, хозяйственные, социально-культурные, родственные и дружеские связи. «Однако между всеми этими деревнями на Выг-озере крепкая связь. Поселившись на Карельском острове, я чувствовал себя, будто живу в одной деревне, раскинувшейся на громадном пространстве между Повенцом и Поморьем. Не говоря уже о том, что из разговоров можно узнать на Карельском острове всю подноготную, к празднику в Петров день тут собирались и из Телекиной, и из Данилова, и даже из «залесной заглушной сторонушки» Пул-озера и Хиж-озера. Северяне выработали себе мудрое правило: в будни подальше от людей, в праздник поближе к ним» [145, II, 61].
Для крестьян Русского Севера был характерен высокий уровень грамотности и уважение к образованности, книжности. Эта традиция идет от древнего Новгорода с его берестяными грамотами, от старообрядцев, принесших с собой в северные леса старопечатные книги и считавших чтение, переписывание, хранение книг религиозным подвигом. Старообрядцы на Севере создавали библиотеки, школы, где обучали не только чтению и письму, но и красноречию, сочинительству. Ко времени посещения Пришвиным этих мест здесь уже существовала широкая сеть государственных школ: «Замечательно, что даже в этих глухих деревнях, до которых нужно идти пешком верст тридцать, есть маленькие школы грамоты с пятью-шестью учениками. Учителя в таких школах получают по десяти рублей жалованья и тоже занимаются охотой и рыбной ловлей» [145, II, 95].
Пришвина, привыкшего к приземистым, небольшим по размеру, крытым соломой, с земляным полом избам центральной России, поразили монументальные, просторные деревянные дома, «хоромы» Русского Севера. Он с удивлением уроженца центральной России описывает их: «Общего между этими избами только их бросающаяся в глаза оригинальная северная архитектура. Под одной кровлей здесь укрыты и жилище человека и все хозяйственные дворы. Но прежде всего бросается в глаза, что даже самая маленькая изба построена в два яруса, причем в нижнем ярусе не живут, а он служит только для тепла, для хранения хозяйственных вещей. Останавливает внимание также мостовой деревянный въезд (в телегах) на верхний ярус, к той части, где помещается верхний деревянный двор. Тут, на этом дворе, хранятся хлеб, сено, солома, а внизу помещается скот» [145, II, 62].
Останавливается Пришвин и на главных составляющих внутренней структуры дома — русская печь и красный угол: «… третий угол занят печью, четвертый красный» [145, II, 57].
Русская печь играла главную роль во внутреннем пространстве традиционного русского жилища. Она выполняла массу практических функций: печь обогревала дом, в ней готовили еду, на печи спали, сушили одежду; в южнорусском регионе в печи мылись. Различались печи, топящиеся по-белому (с дымоходом) и по-черному (без дымохода). При кажущихся неудобствах отопления избы «по-черному» подобный вид печей сохранялся довольно долго, так как имел ряд преимуществ: такая печь давала больше тепла, потребляла меньше дров, дым дезинфицировал жилище, уничтожал вредных насекомых, препятствовал порче и гниению дерева. Растапливали печь рано утром, тепло сохранялось на протяжении очень долгого времени. Дым от печи выходилв дымоволок — специальное небольшое отверстие, сделанное в задней стене избы. Для того чтобы сажа и копоть не загрязняли избу, устраивали специальные полочки, которые назывались полавочники, их располагали вдоль стен в верхней части избы. Сажа и копоть оседали на полавочниках, таким образом, основная часть избы оставалась чистой. Оба типа печей длительное время были одинаково распространены.
Важную роль печь играла и в ритуально-обрядовой жизни русских людей. С печью связано много представлений, поверий, обрядов, магических приемов. Например, был распространен обряд «перепекания». Если ребенок рос слабым и болезненным, считалось, что он родился в несчастливый час и его нужно «родить заново». Для этого ребенка помещали в устье печи, держали там некоторое время, а потом доставали обратно. Повсеместно считалось также, что жар печи способен излечивать многие болезни. В традиционном русском сознании печь была неотъемлемой частью жилища, если в доме не было печи, он считался нежилым. По народным поверьям, под печью или за нею живет домовой. Отношение хозяев к гостю или незнакомому человеку менялось: если ему довелось посидеть на их печи, он воспринимался уже как свой, домашний. Печь была связана со стихиями огня и земли (в печи горел огонь, сама печь делалась из глины), что в сознании людей давало ей силу, которая обеспечивает человеку помощь, защиту, предопределяет благополучие в широком смысле этого слова.
В русской избе печь располагалась около входа, занимала значительное пространство, по диагонали от нее в глубине избы находился Красный угол.
Красный угол (Святой угол, Передний угол, Большой угол) воспринимался как самое главное и священное место в доме русского человека. В традиционном русском жилище Красный угол был хорошо освещен, поскольку обе составляющие его стены имели окна. Здесь помещались домашние иконы, горела лампадка, украшением служили вышитые полотенца; в Красном углу совершались ежедневные моления, начинавшие и завершавшие день, предварявшие трапезу, предшествующие любому важному делу. Возле Красного угла ставили самую ценную домашнюю утварь, здесь хранили важные семейные бумаги.
В традиционном русском жилище Красный угол выполнял основные религиозные, обрядовые и социальные функции. Все значимые события семейной жизни отмечались в Красном углу. Здесь во главе домашнего стола сидел хозяин дома, проходили ежедневные и праздничные трапезы, в Красный угол сажали самого почетного гостя, на свадебном пиру сидели жених и невеста. Во время уборки урожая в Красный угол торжественно ставили первый и последний сжатый сноп, считалось, что они имеют особую силу, обеспечивают дому и семье богатство, удачу, благополучие. Здесь же возле икон весь год хранили освященную в Вербное воскресенье вербу, также наделяемую большой священной и магической силой. При закладке дома повсеместно существовал обычай класть монеты под каждый угол дома, причем под будущий Красный угол клали самую крупную монету.
Почитание угла как священного символа дома уходит во времена славянской древности. В то время как у германцев и кельтов почитаемый домашний очаг располагался в середине жилища, у славян он размещался именно в углу. Очаг согревал дом, здесь жили домашние духи-покровители, здесь совершались семейные обряды, к очагу приглашали почетных гостей. Со временем почитание угла, в котором горит домашний очаг, трансформировалось в почитание печи и Красного угла. И по сей день у русского народа бытует выражение, идущее из глубокой древности,- «иметь свой угол» в значении иметь свой дом.
Внимание Пришвина привлекли и специфические, характерные для Русского Севера, лесные охотничьи избушки. Не известные русским центрального и южного регионов, они были распространены в зонах активного охотничьего промысла: на Русском Севере, на Урале и в Сибири. Такие избушки строились вдали от деревень, в чаще леса и служили временным приютом охотникам, рыбакам, сборщикам грибов и ягод, косарям. Лесные избушки обычно ставили на самых выигрышных, красивых и удобных местах, которые северяне образно называют «веселыми». Внешне эти избушки представляют собой простую, наскоро срубленную клеть с небольшой дверцей и крохотным оконцем. Все их внутреннее убранство состоит из широких нар, камелька, сложенного из дикого камня, иногда грубого столика. Отапливаются они «по-черному»: в комариную летнюю ночь это единственное спасение для людей. Такие избушки дают усталому охотнику или путнику кров, тепло и место для сна. Как правило, в лесной избушке всегда можно найти наколотые дрова, щепу для растопки, спички, котелок, соль, а то и нехитрую снедь вроде ржаных сухарей.
«Полесники уже не собирают дичи, им только бы добраться до своей лесной избушки, «фатерки». Наконец, добрались до нее. Это как раз такая же избушка, как в сказках. Правда, она не на курьих ножках и не повертывается в разные стороны, но в остальном она ничуть не уступает избе Ягинишны. В ней нет трубы, и дым выходит прямо из двери, почему вход кажется черной дырой; у самого входа обожженные камни и горшки, оставшиеся с весны, когда здесь полесовали на мошников с ружьем и варили пищу. Приходят полесники, разведут огонь в избушке для тепла, обогреются, улягутся спать» [145, II, 100].
Рассказывая о традиционной северной свадьбе, упоминает Пришвин и неотъемлемую часть любой севернорусской усадьбы – баню или «байню» по-местному: «Утром вытопили байню, и проводница сводила в нее молодых» [145, II, 55].
Баня издревле была известна славянам, о ней сообщали еще арабские авторы IX-X веков, описывая быт славян и русов. В бане парились представители всех категорий и сословий древнерусского общества и русского общества XVIII-XX веков. В XIX – начале XX веков бани строились в крестьянских усадьбах Сибири, Русского Севера и центра России. Такие бани представляли из себя небольшие деревянные постройки под двускатной крышей, топившиеся по-черному. Строились они в удалении от избы во избежание пожара. Часто бани вообще выносились за пределы усадьбы и стояли около ближайшего водоема. Такое расположение было связано не только с боязнью пожара, но и с традиционными верованиями.
В народных верованиях баня воспринималась как сакрально нечистое место, где обитали демонические существа, кроме того, совершались гадания и некоторые семейные обряды. Дух-хозяин бани в русской традиции носил названье «банник», баня была местом его обитания. Обычно он был невидим, иногда принимал вид голого мужика с длинными волосами, покрытого листьями от веника. Также мог обращаться в собаку, кошку, белого зайца. Жил банник за печкой-каменкой или под полком. Для него ставили в бане воду, мыло и веник, иначе он напустит угар, может ошпарить кипятком или бросаться раскаленными камнями. Кроме того, банник мог пугать моющихся, душить их или даже сдирать кожу, особенно вредил он тем, кто приходил мыться поздно ночью или последним после нескольких смен парившихся. Однако баннику приписывались и некоторые полезные функции, например, он защищал от другой нечистой силы (мертвецов, овинника), предсказывал будущее гадающим в бане. Чтобы задобрить банника, ему приносили хлеб и соль, закапывали под порогом новой бани черного петуха или курицу. Крестьяне Русского Севера верили также в существование женских банных духов. Например, в Архангельской губернии, на реке Пинеге считали, что в бане может появляться «обдериха» — лохматая старуха, живущая под полком – она плещет кипятком, душит людей угаром, пугает моющихся, обернувшись голой девкой, но может и защитить от мертвецов, чертей. [180, 138]
К посещению бани относились ответственно. Перед входом в баню крестились. Войдя, произносили специальные формулы заклинаний, приветствий, просьб. Например, на Пинеге просили разрешения «помыться, попариться, на здоровье поладиться». Чтобы не встретиться с банником, перед тем как залезть на полок приговаривали: «Хрещеный – на полок, нехрещеный – с полка». При выходе благодарили: «Спасибо тебе, байнушко, на парной байничке» [180, 140].
В бане совершались обряды, связанные с поминовением и почитанием умерших. Так, в Новгородской губернии считалось необходимым готовить баню накануне сорокового дня после смерти хозяина: для умершего клали на окне одежду, полотенце, оставляли на полке ошпаренный новый веник и мыло. Переждав некоторое время, чтобы не помешать, родственники умершего мылись в бане сами, при этом лили воду в сторону «для мертвых». В Великий четверг топили баню, грели воду, оставляли чистое белье, полотенце, обрядовый хлеб и другую пищу, произносили приглашения, адресованные душам умерших, кланялись и уходили в дом. В некоторых местах бани для мертвых устраивали также и в другие календарные дни: накануне Троицы, в понедельник Фоминой недели. [180, 138]
На Русском Севере баня служила также местом для родов и нахождения роженицы после родов. Перед началом родов баню растапливали, на полу стелили солому. Вместе с роженицей приходила в баню повитуха, двери запирали изнутри. После родов повитуха слегка сбрызгивала новорожденного и роженицу проточной водой. В Пермской губернии повитуха, раздевшись, обходила вокруг бани с ребенком на руках, чтобы он не плакал по ночам. Затем роженица мылась вместе с ребенком, хлестая себя и его банным веником. После родов женщина могла оставаться в бане, где ее навещали родственники и соседи, от трех до семи дней.
Баня была также традиционным местом девичьих гаданий. В Святки девушки бегали поздно вечером к двери бани и, повернувшись к ней задом, задирали подол в ожидании знака от банника: если он прикоснется к заду голой рукой, это сулило бедного жениха, а если мохнатой – богатого. В другом варианте гадания девушки накрывали в бане стол на двоих и приглашали: «Суженый–ряженый, приди ко мне ужинать!», затем смотрели в зеркало, не покажется ли жених. В бане молодежь устраивала коллективные гадания и посиделки. [180, 140]
Наконец, мытье в бане являлось неотъемлемой частью свадебных обрядов. Свадебная баня включала в себя два вида ритуалов: подвенечная баня невесты, которая устраивалась накануне свадьбы перед дивичником, и мытье молодоженов утром на второй день свадьбы. Именно второй вариант свадебной бани упоминает Пришвин в очерке «Вопленица»: «Утром вытопили байню и проводница сводила в нее молодых» [145, II, 55].
От Подстепья до Поморья. Елецкий край и Выговский край – исторические регионы России в творчестве И.А. Бунина и М.М. Пришвина: монография. — Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2012. — 238 c.
Постоянная ссылка: http://vorgol.ru/istoriya-eltsa/ot-podstepya-do-pomorya/poseleniya-i-usadby/
Примечания:
145. Пришвин, М.М. Собрание сочинений [Текст]: в 6 тт. / М.М. Пришвин. М., 1956.
180. Славянские древности [Текст]: этнолингвистический словарь в 5-ти тт. М., 1995.
Статья подготовлена по материалам монографии А.А. Пискулина «От Подстепья до Поморья. Елецкий край и Выговский край – исторические регионы России в творчестве И.А. Бунина и М.М. Пришвина», изданной в 2012 году. Статья полностью повторяет стиль и пунктуацию автора.
