Продолжение IV главы I части книги «На степном пограничье: Верхний Дон в XVI-XVII веках».
Под защитой святого Трифона
Обширные вотчины боярина Ивана Никитича Романова на Дону были особенно любимы им. Любовь эта была связана не только с тем, что Романово городище давало хороший доход, хотя и приходилось тратить много сил на его защиту от татар. В этих диких, лежащих на пороге степи краях, получила большое развитие ловля хищных птиц, которых так любили Романовы.
Михаил Фёдорович, правда, предпочитал зимнюю охоту на медведя или осенние выезды с собаками на лис, но патриарх Филарет обожал соколиную охоту, интерес к которой вполне разделял и его родной брат – Иван Никитич. Он был чужд политики, хотя и участвовал в придворных интригах, редко посещал заседания Думы и предпочитал заниматься хозяйством. В молодости с братьями они забавлялись псовой охотой, ездили на всякого зверя и иногда целый месяц могли проводить в поле и в лесу. Попавший в заточение при Борисе Годунове Филарет Никитич любил вспоминать об этих охотничьих забавах [1]. Но настоящим фанатом соколиной охоты был царь Алексей Михайлович, написавший даже труд о соколиной охоте – «Урядник сокольничего пути». В нём государь напутствовал своих читателей: «будьте охочи, забавляйтесь, утешайтесь сею доброю потехаю… да не одолеют вас кручины и печали всякия…» [2].
Добычей хищных птиц на Дону занимались для боярина «помытчики» — профессионалы этого дела. Иногда крестьяне ловили сами птиц для своего боярина и несли их на боярскую «кречатню». Люди, тренировавшие хищных птиц, обычно назывались сокольниками, а также кречатниками или ястребятниками, в зависимости от вида ловчих птиц. Но иногда всех, кто обучал хищных птиц, именовали сокольниками.
Патриарх Филарет и царь Михаил Фёдорович имели целые слободы и поселения помытчиков и сокольников, которые ловили для них хищную птицу. Такие поселение располагались в разных местах страны: на Двине, в Сибири, под Ярославлем. Но Иван Никитич был более расчётливым хозяином и столь широко тратить деньги на эту забаву не собирался. Зато его помытчики были хорошо известны в стране, превзойти их в ловкости и умении добывать лучших птиц могли немногие царские птицеловы. Помытчики боярина являлись ещё и сокольниками, поскольку не только ловили, но и приучали птицу к охоте.
Высокая тёсаная изба с большим двором в деревне Студёнки Липские была хорошо известна почти всем местным жителям. Недалеко от каменистого оврага, где протекал холодный ручей, жили помытчики боярина Ивана Никитича Романова. Двор помытчиков стоял на самом краю деревни среди старых ветвистых лип. Здесь проживали трое взрослых мужчин, как правило, всё лето, а иногда и зимой. Один из них — сокольник Игнат Воробьёв, специализирующий
«Птицу – наставлял Игнат, произнося слова, как дьяк в церкви, нараспев, — надо уважать, хищная птица среди других благородна по духу своему, ловка по силе и врагов даже во всём мире им нет. Птица, особо сокол, не каждому даётся, поймать то её мало, у плохого сокольника она летать не будет… а всё с чего? Уважения в ней к твоей особе нет, не чувствует она силу и дух твой, не видит в тебе равного, хоть её убей до смерти, а лёту с неё не добьёшься…».
Осенним вечером у костра на берегу Студёного ручья рядом с деревней разговор о благородстве хищных птиц был заведён не случайно. Разламывая хлеб руками и запивая его квасом, бывалые помытчики обсуждали слышанную ими историю сокольника князя Воротынского, встреченного ими днём в Романове-городищ
«Сколько не держи его, не томи – продолжал старый сокольник, — толку не будет… никакое клобучение его не смирит… Нужно уважение иметь к птице, силу, благородство…». Пока старик говорил, к ним как обычно подсел мальчик Трифон, который помогал отцу в местной кузнице плавить руду. Он мечтал быть ловцом птиц и с жадностью впитывал слова профессиональног
В утренних холодных сумерках ранней осени ловцы птиц двигались к знакомой лесной поляне. Способов ловли птиц было несколько. Один из них, самый простой, состоял в следующем. Помытчик прятался в укромном месте и держал в руках две верёвки. На конце одной был привязан голубь, который свободно ходил по земле (специальные голубятни иногда ставились рядом с дворами помытчиков), другая верёвка заканчивалась натянутой сеткой, лежащей на земле. Сетка была привязана на большое кольцо, которое резко поднималось, чтобы захватить птиц.
Вот наши герои расположились в густых зарослях ольхи. Один из них достал самого шумного и крупного голубя, обвязал ему лапу верёвкой и слабо затянул узел. Голубей приносил им обычно сын кузнеца Трифон, которого они даже обещали как-нибудь взять с собой. Однако сейчас они пошли на слишком важное дело: предстояло поймать замеченного накануне сокола. Это был необычный сокол: в полёте он резко ударял крыльями и, взмывая вверх, некоторое время парил, ловя потоки ветра. Игнат сразу почувствовал, что за этого сокола славно пожалует их боярин. Плохой же сокол летал медленно, часто парил на высоте, долгое время держался на одном месте, махая крыльями, «дрожал» — как говорили сокольники.
Итак, лучший голубь был привязан за ногу и выпущен на полянку. Время тянулось долго, и замерзшие охотники начали думать о смене места. Голубь, воркуя, ходил кругом, иногда пытался взлететь, но был крепко привязан к натянутой верёвке. Этого-то и надо было охотникам: больше шума значило и больше внимания со стороны сокола. Наконец зоркий взгляд Игната Воробьёва заметил на большой низкой ветви липы серую, довольно крупную птицу – того самого сокола. Игнат отпустил слегка верёвку и голубь, почувствовав ослабление, тот час попытался взлететь, бурно махая крыльями. Приманка сработала: сокол красиво и стремительно бросился вниз. Через секунду когти его вонзились в голубя, началась яростная схватка. В этот момент опытный сокольник потянул голубя к сетке, и вскоре она накрыла и трепыхавшегося полумёртвого голубя, и разъярённого добычей сокола. Последний долго не мог понять, что угодил в сеть, пока ловкая рука в перчатке из толстой кожи не вынула его из сети.
Теперь до зимнего перевоза в Москву сокола нужно было готовить особенно. Возвращались в Студёнки к полудню. Несмотря на то, что пора стояла работная, несколько односельчан пришли полюбоваться добычей и угощали ловцов вкусной едой. К вечеру приехал расторопный боярский приказчик. Видя успех помытчиков, он долго хвалил их за труды, обещал подробно отписать боярину в письме о добыче и увеличить размер продуктов, отведённых им для пропитания.
Пришёл посмотреть на сокола и Трифон, который был особенно горд тем, что такую ценную птицу поймали на его голубя. Он специально кормил, ухаживал и тренировал этого голубя, чтобы тот стал хорошей приманкой. Мальчика отблагодарили красивой глиняной свистулькой в виде хищной птицы.
Наши герои расположились в своей огромной соколятне. Для них теперь начиналась новая трудная пора. Пойманных птиц нужно было приучать к охоте. Всего за лето они поймали трёх кречетов, одного дермлига, пять кобчиков, одного ястреба и двух соколов. Вздыхая, смотрели молодые помытчики на кобчиков. Птица казалась им странной и загадочной. Её было легко поймать, она быстро делалась ручной. Вот и сейчас пойманный неделю назад кобчик сидел на жёрдочке не шелохнувшись, даже улететь не пытался. Беда состояла в том, что ручной кобчик совсем не ловил птиц. Сокольник Игнат ничего толком предложить не мог, сетуя на то, что птица не благородная. Только в Москве царские охотники знали, как заставить ручного кобчика ловить добычу. Большим уважением Игната пользовался белый ястреб, пойманный ещё в июне в Лебедянском уезде, но толку от него тоже пока не имелось. Кречеты были до двух футов длинной и очень красивы оттого, что чёрные сокольи глаза их ярко блестели на фоне белого оперенья. Трифон мог целый час разглядывать кречета. Пойманные кречеты были «молодками», т.е. ещё ни разу не линявшими, в отличие от «дикомытов», перелинявших на воле. Кречеты также делились на «слётков» и «гнездарей». Гнездарями называли птиц взятых из гнезда ещё птенцами. Но это было редкой удачей для помытчиков.
Пойманных птиц бдительно берегли, лечили, ухаживали и старались находиться с ними рядом как можно больше времени. Главное же в их деле заключалось в «вынашивании», ради которого охотник жертвовал всем своим временем и даже сном. Вынашивание начиналось с «держания», которое означало то, что птице не давали некоторое время спать, часто это время растягивалось до трёх суток, в зависимости от нрава и характера птицы. Утомлённый продолжительной бессонницей сокол или ястреб в состоянии беспамятства из дикой птицы становился ручной и покорной. Если во время «держания» птице дать заснуть, то всё дело было испорчено. «Держание» поручалось самым надёжным и опытным сокольникам. Во время держания на голову птицы одевался колпачок – «клобучок», а на ноги — надёжные путы. Птицу также не кормили сутки. Это называлась «клобучать». Увы, далеко не все птицы выдерживали «клобучение» и «держание», многие так и не могли привыкнуть к неволе и умирали.
Затем птицу «вабили». «Вабить» — буквально означало «звать». Сокола приманивали к корму, заставляя пролетать небольшое расстояние, которое постепенно увеличивалось. Например, сокольник сажал птицу на стул, а сам становился в нескольких шагах от него с куском мяса. Сокол должен был сесть на кулак и получить свой кусок. Когда расстояние увеличивалось до 30 саженей, тренировку переносили в поле. Упражнения в поле были более сложны: птицу заставляли летать против ветра, сидеть на кольце и прочее. Весь день сокольник проводил в поле.
Затем соколу вместо мяса давали живых птиц, проводя упражнение «выпуск». Сокол должен был одним ударом убить выпущенного перед ним голубя или воробья. Затем шли долгие упражнения, приучающие птицу возвращаться с добычей («ворочение»).
Заканчивалась подготовка приучением борьбы с более крупными и хищными птицами. Игнат всегда использовал коршуна, его товарищи — ворону, которых предварительно ослепляли, чтобы они не смогли увернуться от удара сокола. Белого ястреба, благополучно прошедшего все испытания, тренировали на цапле. На это зрелище приходили смотреть многие жители Студёнок, даже кузнецы отрывались от своей работы.
Вот и сейчас людей собралось немало. Первым явился, конечно же, Трифон. Цаплю поймали возле Дикой слободы в небольшом озерке и отдали помытчикам даром. Её не стали слепить, так как в силе ястреба никто не сомневался. И действительно, белой молнией ястреб сшиб цаплю с одного удара, удивляя собравшийся народ. Гордый помытчик в красном кафтане отдал цаплю довольной птице.
Наши герои часто ходили на соколиную охоту, приучая своих птиц к этому занятию перед отправкой в Москву. Обыкновенно ходили «на чернь»: галок, ворон, грачей. Когда сокол был готов к охоте («стал в лету») сокольники выпускали добычу, шумели бубнами и свистели, чтобы спугнуть сидевшего в поле рябчика, куропатку, или утку, если охота шла на воде. После чего выпускали в небо голодную птицу, которая то взмывала и застывала на миг в высоте, то стремглав бросалась вниз и била всякую птицу без разбора.
Большим риском была охота на стаю гусей. Выпущенный сокол охотно нападал на гуся, падая с ним на землю, и тогда вся гусиная стая бросалась на него отомстить за товарища. Только подбежавший сокольник мог спасти своего питомца.
Наконец, в специальных ящиках приказчик боярина отправлял птиц в Москву по первому санному пути. А наши помытчики на Егорьев день любили собраться за большим столом у изразцовой печи и поговорить о птицах, пойманных или ещё не попавших в их ловушки. Неизменно в такие вечера приходил к ним Трифон, которого особенно любили ловцы птиц. Ведь святой Трифон был покровителем всех сокольников. Не раз они рассказывали своему юному товарищу историю о сокольнике Трифоне, и всегда он с замиранием сердца слушал этот рассказ:
«В старые времена Ивана Васильевича Грозного жил при Дворе молодой царский сокольник, сын богатого и знатного боярина Трифон Патриекеевич. Был тот сокольник помолвлен и, будучи мыслями со своей невестой, упустил он любимого государева сокола. Разгневался царь-государь Иван Васильевич и приказал Трифону под страхом царской опалы и великой пытки сыскать сокола в три дня. В лесу горячо молился сокольник святому Трифону в тщетной надежде найти сокола. Наконец, усталый, измученный и удручённый отчаянием, он сел отдохнуть и тот час задремал. Во сне ему явился святой Трифон на белом коне и с соколом в руках и сказал ему, где сидит отыскиваемый им сокол. И действительно, очнувшись ото сна, он отправился на то место и нашёл птицу. В благодарность за чудесную помощь он построил храм во имя защитника всех сокольников — святого Трифона».
Это предание было хорошо известно любому увлекающемуся ловлей птиц охотнику. Знал его и Иван Никитич, который любил, как советовал Алексей Михайлович, развеяться от «печалей и кручин» на соколиной охоте. Попробуем представить себе, как же проходила подобная забава у знатного боярина. Итак, хмурым ноябрьским днём Иван Никитич в своей подмосковной вотчине развлекался соколиной охотой и любовался белым ястребом, высоко парящим над серым полем. Вокруг боярина суетились десятки расторопных слуг, все в нарядных кафтанах, ведь соколиная охота – большое празднество. Даже для птиц были у боярина особые наряды: клобучки из червчатого с жемчугом бархата, шёлковые нагрудники и нахвостники, шитые золотом и серебром.
Радовал белый ястреб боярина: он как бы играл с добычей, не бил её со второго или третьего налёта, а делал десятки «ставок» («ставка» – взлёт ястреба или сокола на высоту, откуда он стремительно падает на добычу). С необыкновенной красотой ястреб падал на добычу, доставляя всем собравшимся массу положительных эмоций. Долго боярин не мог оставить это занятие, ходил на пруд бить уток, потом к лесу и опять в поле… Лишь в сумерках приказал он ключнику накрывать поставцы в большом шатре.
Захмелев, Иван Никитич долго сетовал своему единственному сыну Никите, что стал стар и ехать на Дон сил нет. Затем боярин витиевато пускался воспоминать свою молодость, государя Фёдора Ивановича, Бориса Годунова, смутные времена войн, набеги поляков и татар.
«Видел бы ты Никитка, во что этот проклятый гетман Сагайдачный превратил мои вотчины, — приговаривал Иван Никитич, — без того им досталось от лихи людей атамана Заруцкого… После королевичева приходу (так называли осаду Москвы королевичем Владиславом в 1618 году – Д.Л.) приказчик мне такую бумагу прислал, до сих пор храню: люди де наги, босы и голодны, помирают, живут Христовым именем, а татарове учиняют убыток в скоте ежегодно до двести голов, да рожь и овёс топчут… Теперь уж времена лихие ушли, вот видишь соколами забавляюсь…».
* * *
Долго ещё старый боярин рассуждал о своём прошлом и нахваливал свои донские вотчины. Времена действительно были уже другие. Верхний Дон прочно вошёл в состав Российского государства, но татарских набегов меньше не стало, наоборот, они доставляли ещё больший урон. Волна русской народной колонизации сталкивалась с силой татарской конницы. Вследствие этого крестьяне неохотно шли в эти края, и большинство населения были людьми служилыми. В сельской местности селились помещики-однодво
Россия нуждалась в более решительных действиях по защите Верхнего Дона. Елец, Данков, Лебедянь и другие города всё ещё оставались крепостями по своей сути, и русские люди на этих землях не чувствовали себя полноправными хозяевами. Правительство никак не решалась начать масштабное заселение здешних мест. Но вскоре история повернулась так, что перед Россией стала проблема: или прекратить освоение этих земель из-за татарских набегов, или собраться с силами и начать новую масштабную колонизацию края. Поводом к возникновению такой дилеммы стала Смоленская война. Об этом речь пойдёт в следующей части книги.
Ляпин Д.А. На степном пограничье: Верхний Дон в XVI-XVII веках. — Тула: Гриф и К, 2013. — 220 с.
Источник http://vorgol.ru/istoriya-eltsa/verxnij-don-16-17-v/pod-zashhitoj-svyatogo-trifona/
Примечания:
1. В 1605 году сидевший в заточении в Антониево-Сийском монастыре опальный Филарет вспоминал «про мирское житие, про птицы ловчие и про собаки» // Наказ игумену Антониева-Сийского монастыря об усилении надзора за сосланным Филаретом Романовым // Хроники Смутного времени. М., 1998. С. 437.
2. См.: Кутепов Н. История охотничьего искусства высочайших особ. М., 2008. С. 148.
Статья подготовлена по материалам книги Д.А. Ляпина «На степном пограничье: Верхний Дон в XVI-XVII веках», изданной в 2013 году. В статье воспроизведены все изображения, использованные автором в его работе. Пунктуация и стиль автора сохранены.
