Часть I книги «От Подстепья до Поморья. Елецкий край и Выговский край…»
Прежде всего человек должен любить свою землю,
любить во всех ее противоречиях, с ее грехами и недостатками.
Без любви к своей земле человек бессилен что-нибудь сотворить…
Н.А. Бердяев
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РУССКИЙ МИР И.А. БУНИНА И М.М. ПРИШВИНА
Русская литература XIX – первой половины XX века является важнейшим источником, несущим знание и понимание основ русского мира и национальной традиции; она в деталях сохранила традиционный уклад народной жизни, историческую конкретику; она помогает понять русский национальный характер, возрождает любовь к России и чувство сопричастности ее судьбе. Русский писатель всегда был связан с миром народной культуры, с традиционным укладом жизни, с родной землей. Связь эта поддерживалась крепким, родовым усадебным бытом, бытом семейным и религиозно-обрядовым, социально-культурными и экономическими условиями. Русская традиционная культура с этнографической точностью отражена в русской литературе. В ней традиционное общество предстает в многообразии сословий, занятий, быта, жизненного уклада. Эту важнейшую черту русской литературы подчеркивал еще Д.И. Писарев: «Когда мы изучаем историю, нам редко удается заглянуть в душу людей известной эпохи, не всегда удается перенестись в круг их понятий, объяснить себе, как смотрят они на себя, на мир, на свои отношения к обществу, к семейству и к человечеству. Такие черты не заносятся в летописи… Внутренняя, духовная жизнь эпохи может отразиться только в художественном произведении. На этом основании некоторые подобные произведения стоят на ряду с драгоценнейшими историческими памятниками» [207, 28].
Общеизвестна характеристика В.Г. Белинского пушкинского романа «Евгений Онегин» как энциклопедии русской жизни, где дана развернутая, верная в характерных и точных деталях, панорама жизни различных слоев русского общества начала XIX века. Неисчерпаемым кладезем для познания русской и украинской традиционной культуры является творчество Н.В. Гоголя; писатель создал яркие картины быта и нравов крестьянства, ремесленников, провинциального дворянства, мещанства, чиновничества, разночинцев, духовенства первой половины – середины XIX века. Под пером Гоголя ожили традиционные верования и демонологические представления русского и украинского народов, фольклор и эпос. Региональная оренбургская и пошехонская усадебная старина со всеми подробностями традиционного быта отразилась в прозе С.Т. Аксакова и М.Е. Салтыкова-Щедрина. Быт степного Черноземья предстает на страницах произведений А.И. Эртеля. Л.Н. Толстой высоко оценивая литературное наследие писателя, подчеркивал, что Эртель прекрасно знал народную жизнь и виртуозно владел подлинно народным языком. В.Н. Муромцева-Бунина вспоминала, что при личном знакомстве писателей Эртель «очаровал» Бунина, и замечала, что «Оба они досконально знали деревню и мужиков…» [111, 154]. Жизнь российского общества XIX века в ее историческом развитии, социально-культурном и этническом многообразии предстает в творчестве Л.Н. Толстого. В частности, он одним из первых в русской литературе реалистически точно, объемно и с глубоким знанием отразил жизнь русской армии, казачества, народов Северного Кавказа; поднял тему межэтнических отношений. И.А.Гончаров в главе «Сон Обломова» дал прекрасный образец классического этнографического описания традиционной культуры «обломовцев»; глава содержит географическую и социально-экономическую характеристику края, описание традиционного крестьянского и помещичьего жилища, пищи и утвари, традиционных занятий крестьян и помещиков, крестьянского и помещичьего быта, верований, календарной обрядности, фольклора, психологии и мироощущения.
Вот, например, описание традиционной пищи: «Но главною заботою была кухня и обед. Об обеде совещались целым домом… Всякий предлагал свое блюдо: кто суп с потрохами, кто лапшу или желудок, кто рубцы, кто красную, кто белую подливку к соусу. …Забота о пище была первая и главная жизненная забота в Обломовке. Какие телята утучнялись там к годовым праздникам! Какая птица воспитывалась! …Индейки и цыплята, назначаемые к именинам и другим торжественным дням, откармливались орехами; гусей лишали моциона, заставляли висеть в мешке неподвижно за несколько дней до праздника, чтоб они заплыли жиром. Какие запасы были там варений, солений, печений! Какие меды, какие квасы варились, какие пироги пеклись в Обломовке! …Обед и сон рождали неутолимую жажду. Жажда палит горло; выпивается чашек по двенадцати чаю, но это не помогает… прибегают к брусничной, грушевой воде, к квасу…» [42, 53-55].
Описание традиционных верований и суеверий: «Смерть у них приключалась от вынесенного перед тем из дома покойника головой, а не ногами из ворот; пожар – от того, что собака выла три ночи под окном; …Никто в Крещенье не выйдет после десяти часов вечера один за ворота; всякий в ночь на Пасху побоится идти в конюшню, опасаясь застать там домового. В Обломовке верили всему: и оборотням и мертвецам» [42, 57].
Фольклор и народное творчество: «Потом Обломову приснилась другая пора: он в бесконечный зимний вечер робко жмется к няне, а она нашептывает ему о какой-то неведомой стороне, …Там есть и добрая волшебница, являющаяся у нас иногда в виде щуки, …И старик Обломов, и дед выслушивали в детстве те же сказки, прошедшие в стереотипном издании старины, в устах нянек и дядек, сквозь века и поколения. …Она повествует ему о подвигах наших Ахиллов и Улиссов, об удали Ильи Муромца, Добрыни Никитича, Алеши Поповича, о Полкане-богатыре, о Калечище прохожем, о том, как они странствовали по Руси, побивали несметные полчища басурманов, как состязались в том, кто одним духом выпьет чару зелена вина и не крякнет; потом говорила о злых разбойниках, о спящих царевнах, окаменелых городах и людях; наконец, переходила к нашей демонологии, к мертвецам, к чудовищам и к оборотням» [42, 56].
Характеристика обрядов жизненного цикла, календарных и семейных обрядов: «Они отступятся от весны, знать ее не захотят, если не испекут в начале ее жаворонка. Как им не знать и не исполнять этого?
Тут вся их жизнь и наука, тут все их скорби и радости… жизнь их кишела исключительно этими коренными и неизбежными событиями, которые и задавали бесконечную пищу их уму и сердцу.
Они с бьющимся от волнения сердцем ожидали обряда, пира, церемонии, а потом, окрестив, женив или похоронив человека, забывали самого человека и его судьбу и погружались в обычную апатию, из которой выводил их новый такой же случай – именины, свадьба и т.п.
Как только рождался ребенок, первою заботою родителей было как можно точнее, без малейших упущений, справить над ним все требуемые приличием обряды, то есть задать после крестин пир; затем начиналось заботливое ухаживание за ним. …
Только лишь поставят на ноги молодца, то есть когда нянька станет ему не нужна, как в сердце матери закрадывается уже тайное желание приискать ему подругу – тоже поздоровее, порумянее.
Опять настает эпоха обрядов, пиров, наконец свадьбы; на этом и сосредоточивался весь пафос жизни.
Потом уже начинались повторения: рождения детей, обряды, пиры… — и так жизнь по этой программе тянется беспрерывной однообразной тканью…» [42, 59].
В произведениях Ф.М. Достоевского разворачивается панорама городской культуры России, «Петербург Достоевского» предстает в многообразии социальных, профессиональных и этнокультурных типов. Городская этнография, как важная составляющая, представлена в творчестве русских писателей конца XIX – начала XX века: А.П. Чехова, А.И. Куприна, А.М. Горького, В.Г. Короленко. Творчество последнего дает яркие примеры целенаправленного обращения к этнографии. В его «Истории моего современника», рассказах, очерках подробно фиксируются разнообразные стороны жизни населения Вологодчины, Верхнекамья, Сибири и, конечно, родной для писателя Украины. В.Г. Короленко описывает традиционное жилище, пищу и утварь, костюм, средства передвижения, диалектные особенности речи; касается антропологических, поведенческих особенностей населения, особенностей его религиозно-обрядовой жизни, верований, фольклора. В его творчестве присутствуют черты собственно этнографического исследования. Интереснейшими этнографическими реалиями конца XIX — начала XX века насыщены журналистские статьи, рассказы, очерки и воспоминания В.А. Гиляровского.
Особым чувством России, обостренной чуткостью к каждой черте родного быта, горячей любовью к утраченной, но от этого еще более близкой Родине проникнута литература русской эмиграции. Творчество И.А. Бунина, И.С. Шмелева, В.А. Никифорова-Волгина, других писателей-эмигрантов, мемуары К.А. Коровина, философские труды И.А. Ильина открыли удивительный, прекрасный мир «России, которую мы потеряли».
Ценнейшим источником познания народной жизни, историко-этнографических основ русского мира является творческое наследие писателей, родиной которых была Орловская земля. Многовековая история и яркая традиционная культура этого региона оказывали неизменное влияние на становление личности и развитие творчества таких русских писателей, как Н.С. Лесков, И.С. Тургенев, И.А. Бунин, М.М. Пришвин и других. Художественный мир Н.С. Лескова отразил самобытную и яркую городскую культуру края, купеческий и мещанский быт. Традиционное общество русского Черноземья середины – второй половины XIX века представлено в описании жизни различных сословий, характерно и точно отражены традиционные народные верования и демонология, экономическая и хозяйственная жизнь региона. Колоритной чертой его творчества являются картины религиозно-обрядовой жизни края и быта духовенства от архиереев до монастырских послушников и семинаристов.
Этнографическими описаниями насыщена проза И.С. Тургенева. Так, начало знаменитого рассказа «Хорь и Калиныч» представляет точную этнографическую картину двух смежных историко-культурных регионов России – южнорусского и центральнорусского: «Кому случалось из Болховского уезда перебираться в Жиздринский, того, вероятно, поражала резкая разница между породой людей в Орловской губернии и Калужской породой. Орловский мужик невелик ростом, сутуловат, угрюм, глядит исподлобья, живет в дрянных осиновых избенках, ходит на барщину, торговлей не занимается, ест плохо, носит лапти; калужский оброчный мужик обитает в просторных сосновых избах, высок ростом, глядит смело и весело, лицом чист и бел, торгует маслом и дегтем и по праздникам ходит в сапогах. Орловская деревня (мы говорим о восточной части Орловской губернии) обыкновенно расположена среди распаханных полей, близ оврага, кое-как превращенного в грязный пруд. Кроме немногих ракит, всегда готовых к услугам, да двух-трех тощих берез, деревца на версту кругом не увидишь; изба лепится к избе, крыши закиданы гнилой соломой… Калужская деревня, напротив, большей частью окружена лесом; избы стоят вольней и прямей, крыты тесом; ворота плотно запираются, плетень на задворке не разметан и не вывалился наружу, не зовет в гости всякую прохожую свинью…» [200, 681].
В тургеневском тексте орловский крестьянин – носитель южнорусской традиции, калужский крестьянин — носитель центральнорусской традиции, что соответствует историко-этнографической реальности. Это описание двух региональных типов традиционной культуры: южнорусского и центральнорусского. Сравнение идет по нескольким параметрам: внешний вид, психологическая характеристика, жилище и социально-хозяйственные отношения, традиционные занятия, пища, одежда. Далее следует сравнительное описание деревень этих регионов: расположение, планировка, наличие леса, пруда, состояние окружающей природы. Как стоят избы, как и чем крыты крыши, в каком состоянии находятся ворота, плетень – даже такие подробности подмечены и описаны писателем.
Отражены в творчестве И.С. Тургенева и этносоциальные особенности русского Черноземья. Так, в рассказе «Однодворец Овсянников» представлена специфическая этносословная группа южнорусского региона – однодворцы. В рассказе «Бежин луг» писатель дает широкую панораму традиционных народных верований и демонологических представлений.
Показательно, что Леонид Андреев вошел в литературу с рассказом из орловского быта «Баргамот и Гараська», сюжет которого раскрывается на фоне традиционной пасхальной обрядности. Один из героев «Рассказа о семи повешенных», разбойник по кличке Татарин – «крестьянин Орловской губернии Елецкого уезда», его речь наделена фольклорными особенностями, характерными для Орловщины и Черноземья: «Мы все орловские, проломленные головы, — говорил он степенно и рассудительно. – Орел да Кромы – первые воры. Карачев да Ливны – всем ворам дивны. А Елец – так тот всем ворам отец» [6, 342]. Характерно и прозвище героя – Татарин, оно напоминает об истории края, о его длительном соседстве со степным миром кочевников.
Конец XIX – начало XX века стали переломным периодом в истории России, русского народа. Страна вступала в полосу широкомасштабных потрясений, которые во многом были обусловлены своеобразием ее социально-политического, общественного и этнокультурного развития.
Для русской общественной, культурной и научной жизни этого периода характерен возрастающий интерес к народной жизни, традициям и истории. В 80 – 90-е годы в высших учебных заведениях читает свой знаменитый «Курс русской истории» В.О. Ключевский, ученик С.М. Соловьева, автора 29-томного труда «История России с древнейших времен». В 1861 – 1868 годах В.И. Даль создает «Толковый словарь живого великорусского языка». Ко второй половине XIX века в России начинается бурное развитие этнографической науки, ведется активный сбор и накопление этнографического материала из разных регионов страны. Большую известность получают работы по русской этнографии, фольклору и народному творчеству А.Н. Афанасьева, Ф.И. Буслаева, А.Ф. Гильфердинга, Н.Е. Ончукова, И.И. Срезневского и др. Русская музыкальная культура развивала национальные традиции, активно использовала исторические, эпические и фольклорные сюжеты. В это время М.А. Балакирев работает над сборником народных песен, М.П. Мусоргский создает «Бориса Годунова» и «Хованщину», А.П. Бородин – «Князя Игоря», Н.А. Римский-Корсаков – оперы «Садко», «Царская невеста», «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии». Историческая, национальная тематика становится одной из ведущих тем русской живописи в творчестве И.Е. Репина, В.И. Сурикова, В.Г. Перова, В.М. Васнецова, М.В. Нестерова, А.П. Рябушкина и др.
Русской литературе этого периода присуще пристальное внимание к человеку, глубокое проникновение в его внутренний мир; и в то же время широта анализа русской действительности, стремление всесторонне отразить ее и осмыслить. Русское общество в творчестве Л.Н. Толстого, Н.С. Лескова, А.П. Чехова, А.И. Куприна, А.М. Горького, В.М. Гаршина, В.Г. Короленко предстает в многообразии сословий, занятий, быта, жизненного уклада. Перед нами открывается широкая панорама России на рубеже веков.
И.А. Бунин и М.М. Пришвин продолжили традиции русской реалистической литературы и дали им дальнейшее развитие. Их творчество содержит богатейший, порой уникальный, материал, отражающий панораму русской традиционной жизни второй половины XIX – начала XX века, быта разных слоев русского общества (помещиков, крестьян, мещан, купцов, духовенства), их психологии, духовного мира, обрядов, верований, фольклора.
И.А. Бунин неоднократно подчеркивал обязательное требование предельной точности в изображении действительности. В автобиографических заметках он писал о тех «несуразностях», которые часто встречал в творчестве своих современников: «… один известный поэт, …рассказывал в своих стихах, что он шел, «колосья пшена разбирая», тогда как такого растения в природе никак не существует: существует, как известно, просо, зерно которого и есть пшено, а колосья (точнее, метелки) растут так низко, что разбирать их руками на ходу не возможно; …А совсем недавно один из видных советских поэтов описал какого-то охотника, который идет в лесу «по дерну» и несет «в ягташе» золотую «лису»: это так же правдоподобно, как если бы он нес в кармане собаку» [30, 201-202]. Неточности и незнания в описании дворянских поместий, так точно и с такой любовью описанных самим Буниным, вызывали особый сарказм писателя: «Я рос именно в «оскудевшем» дворянском гнезде. Это было глухое степное поместье, но с большим садом, только не вишневым, конечно, ибо, вопреки Чехову, нигде не было в России садов сплошь вишневых: в помещичьих садах бывали только части садов, иногда даже очень пространные, где росли вишни, и нигде эти части не могли быть, опять-таки вопреки Чехову как раз возле господского дома…» [30, 200].
По воспоминаниям Александра Бахраха, Бунин, кропотлитво работая над каждым своим произведением, по нескольку раз его переписывал, «одновременно записывал в различные тетрадки какие-то словечки, обрывки будущих диалогов для еще не рожденных произведений, составлял списки пришедших ему на память областных выражений и даже списки ругательств, собирал по категориям имена и отчества для своих будущих героев, придумывал им фамилии, …Вспоминаю в связи с этим, как он любил трунить над неправдоподобным чеховским Симеоновым-Пищиком. Вижу теперь перед глазами эти длинные колонки имен и фамилий, расположенные по категориям: купцы, мещане, дворяне, татары, евреи, учителя, доктора, писатели и т.д.» [12, 176].
С самого начала своего творческого пути И.А. Бунин целенаправленно собирал этнографический и фольклорный материал непосредственно из окружающей жизни. «Посещая сельские ярмарки, собирая вокруг себя нищих слепцов, различных странников и странниц …, Бунин записывал их песни, рассказы, духовные стихи. Писатель был знаком со многими информаторами, которые становились персонажами его рассказов (Блаженный Антонушка воронежский, блаженный Данилушка тульский, Диомид орловский, Феня елецкая). Интересны дневниковые записи писателя, в которых отразились воспоминания детства – о древнем южновеликорусском обряде-обычае «греть покойников», народное поверье о женщине-вдове, о березовском мужике-страннике…» [221, 8]. Известно, что писатель изучал исторические и этнографические научные труды. «В исследовательской практике И.А. Бунина значительное место занимают выписки из сборников известных фольклористов. С большим вниманием относился писатель к былинам и песням» [221, 8].
И.А. Бунин родился, рос, формировался в естественной среде живой народной культуры: в коренной русской дворянской усадьбе, в деревне, в окружении коренного русского крестьянства, в Ельце, коренном древнем русском городе, население которого сохраняло крепкие устои русской городской традиционной жизни. О значении усадьбы и деревни в бунинском творчестве И.А. Ильин писал: «Кто хочет читать и разуметь Бунина, тот должен почуять эту атмосферу русской усадьбы и уловить ее сложившееся за девятнадцатый век духовное наследие… Крестьянская, простонародно-всенародная стихия – вот, наряду с усадьбой, второй исток творчества Бунина. В эту стихию он вжился во всей ее первоначальности; он принял в себя весь ее первобытный отстой, с его многовековою горечью, с его крепкой ядреностью, с его соленым юмором, с его наивной неопределенно-татарской жестокостью, с его тягой к несытому посяганию. Но крестьянская стихия не дала ему ограничиться этим: она заставила его принять в свою душу и кое-что из тех сокровенных залежей мудрости и доброты, свободы и богосозерцания, которые образуют самую субстанцию русского народного духа».
Ф.А. Степун отметил в творчестве И.А. Бунина, в его способе художественного познания русского мира исследовательское начало, что позволило создать писателю «симфоническую картину России», разместить на страницах художественной прозы своеобразный «краеведческий и этнографический музей». Он писал: «… в «Арсеньеве» есть нечто почти исследовательское, есть какой-то свой, бунинским глазом за всю его жизнь собранный и на страницах «Арсеньева» прекрасно размещенный краеведческий и этнографический музей, в котором каждая вещь поставлена и повернута так, что, раз увидев, ее никогда не забудешь. Этот элемент художественного познания представляется мне особенно важным и ценным в бунинском изобразительстве. Без него «Арсеньев» не мог бы превратиться в симфоническую картину России, которую он собою представляет» [205, 111].
В художественной прозе М.М. Пришвина заключено много размышлений о творчестве и сути писательского мастерства: «В художественной вещи красота красотой, но сила ее заключается в правде: может быть бессильная красота (эстетизм), но правда бессильная не бывает.
Были люди сильные и смелые, и великие артисты были, и великие художники, но суть русского человека – не в красоте, не в силе, а в правде. Если же весь даже люд, вся видимость пропитается ложью, то для основного человека культуры это не будет основой, и он знает, что эта ложь есть дело врага и непременно пройдет.
Не в красоте, а только в правде великие художники черпали силу для своих великих произведений, и это наивно-младенческое преклонение перед правдой, бесконечное смирение художника перед величием правды создало в нашей литературе наш реализм; да, в этом и есть сущность нашего реализма: это подвижническое смирение художника перед правдой» [145, III, 497].
Рассказ Пришвина «Сочинитель» сжато, но емко отражает мысли писателя о классической простоте и одновременно глубине творчества, как главном требовании к любому художнику. В рассказе идет разговор писателя с мальчишкой-подпаском о литературе.
Подпасок говорит Пришвину:
« — Если бы ты по правде писал, а то ведь, наверное, все выдумал.
— Не все, — ответил я, — но есть немного.
— Вот я бы – так написал!
— Все бы по правде?
— Все. Вот взял бы и про ночь написал, как ночь на болоте проходит.
— Ну, как же?
— А вот как! Ночь. Куст большой-большой у бочага. Я сижу под кустом, а утята – свись, свись, свись…
Остановился. Я подумал – он ищет слов или дожидается образов. Но он вынул жалейку и стал просверливать в ней дырочку.
— Ну, а дальше-то что? – спросил я. – Ты же по правде хотел ночь представить.
— А я же и представил, — ответил он, — все по правде. Куст большой-большой! Я сижу под ним, а утята всю ночь – свись, свись, свись…
— Очень уж коротко.
— Что ты «коротко»! – удивился подпасок. – Всю ночь напролет: свись, свись, свись…
Соображая этот рассказ, я сказал:
— Как хорошо!
— Неуж плохо? – ответил он».
М.М. Пришвин сам определял свой метод художественного изображения действительности как «этнографический». Раскрывая суть этого метода, он писал: «…вещь нужно описать точно (этнографически) и тут же описать себя в момент интимнейшего соприкосновения с вещью…, …когда видимый мир оказывается моим собственным миром. Так смотрят на мир наши неграмотные крестьяне, и так все мы, образованные и утонченные люди, искренне будем смотреть, когда освободимся от философской заумности… Вот почему я и толкусь всю жизнь среди наших крестьян… И тут я предлагаю точные записи факта и своего интимнейшего к нему отношения. … А в следующей книге я вам с очевидностью докажу, что для изображения народных масс в их движении мой метод «этнографический» (то есть точного описания с поправкой на субъект) незаменим и дает нам настоящую историю…» [150, 261].
Следует отметить, что филология традиционно изучает очерки Выговского края М.М. Пришвина в рамках художественных и философских исканий писателя, а в отечественной этнографии они с полным правом используются как авторитетный этнографический источник, в котором писатель раскрывает мир подлинной народной культуры Русского Севера.
Выговский край, воспетый Пришвиным, изучался этнографами с середины XIX века как кладезь фольклора, обрядов, верований, былин. Его богатая народная культура рождала творческое вдохновение у представителей различных направлений искусства. К моменту приезда Пришвина Выговский край был уже достаточно изучен, но ему удалось понять суть народной жизни края и отразить ее под новым углом зрения, сочетая точность этнографа с талантом писателя. Художник порой полнее и зорче, чем ученый, видит, острее чувствует и понимает историю народа, его культуру, национальное лицо и историческую судьбу.
Елецкий край и его традиционная культура в этнографическом отношении были мало изучены. В середине – второй половине XIX века вышло несколько работ, посвященных истории, хозяйственно-экономической и социально-общественной жизни края. Авторами их были горячие патриоты своего города и родных мест: купец Иван Уклеин, крупный помещик Елецкого уезда М.А.Стахович, член Орловского статистического комитета подполковник Н.А. Ридингер и другие. В сферу их внимания попадали и этнографические особенности края. Так, работа М.А. Стаховича называлась «История, этнография и статистика Елецкого уезда». Но эти работы не отражали весь спектр духовной и материальной культуры народа. Нужно констатировать, что ни до ни после Бунина героическая история, богатая и самобытная культура, многовековые народные обряды и обычаи, человеческие характеры и своеобразные типы жителей Ельца и Елецкого края не нашли достойного, яркого и точного воплощения. В творчестве И.А. Бунина древняя этнографическая традиция Елецкой земли воплотилась во всей своей глубине, архаике и уникальных мельчайших деталях современной писателю жизни. Художественная проза И.А. Бунина и на сегодняшний день является важнейшим источником для изучения этнографии Елецкого края и Подстепья, этого коренного исторического региона России.
От Подстепья до Поморья. Елецкий край и Выговский край – исторические регионы России в творчестве И.А. Бунина и М.М. Пришвина: монография. — Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2012. — 238 c.
Постоянная ссылка: http://vorgol.ru/istoriya-eltsa/ot-podstepya-do-pomorya/russkij-mir-bunina-i-prishvina/
Примечания:
6. Андреев, Л.А. Рассказы [Текст] / Л.А.Андреев. М., 1977.
12. Бахрах, А.В. Бунин в халате. По памяти, по записям [Текст] / А.В. Бахрах. М., 2006.
30. Бунин, И.А. Окаянные дни [Текст] / И.А. Бунин. Тула, 1992.
42. Гончаров, И.А. Обломов [Текст] / И.А. Гончаров. М., 1975.
145. Пришвин, М.М. Собрание сочинений [Текст]: в 6 тт. / М.М. Пришвин. М., 1956.
150. Пришвин, М.М. Дневники 1920 – 1922 [Текст] / М.М.Пришвин. М., 1995.
200. Тургенев, И.С. Избранное [Текст] / И.С. Тургенев. Л., 1975.
205. Фенчук О. Елецкая гимназия в судьбе и художественном мире И.Бунина и М.Пришвина: реальность и миф [Текст] / О. Фенчук // Елецкий креатив: жизнь и судьба учащихся и учителей елецкой мужской гимназии. Сборник материалов по итогам научно-практической конференции. Елец, 2010.
207. Филиппова Е.И. Художественная литература как источник для этнографического изучения города [Текст] / Е.И.Филиппова // СЭ 1986, №4.
221. Чистякова Н.А. Эволюция народнопоэтических традиций в творчестве И.А.Бунина конца XIX – начала XX века [Текст] / Н.А.Чистякова // Автореферат диссертации … канд. филол. наук. Елец, 1997.
Статья подготовлена по материалам монографии А.А. Пискулина «От Подстепья до Поморья. Елецкий край и Выговский край – исторические регионы России в творчестве И.А. Бунина и М.М. Пришвина», изданной в 2012 году. Статья полностью повторяет стиль и пунктуацию автора.
